Гадание о гибели Литвиненко на драматургической гуще

Сложность рассмотрения «дела Литвиненко», связана не только с обилием версий его гибели, но и с тем обстоятельством, что конкретная трагическая история, едва свершившись, стала артефактом посредством СМИ и при непосредственном участии британской пиар-службы Bell-Pottinger.

08/12/2006
По мотивам реального события ставится спектакль, который идет в режиме on line.

В медиа-пространстве рядом с тем, кого уже нет (с прототипом), живет и действует его мифический двойник. Расчет пиарщиков на то, что мы, зрители-потребители не заметим зазора между образом и прообразом, между реальностью и постановкой, между реалити и шоу.

Постараемся, однако, заглянуть в зазор, который, в сущности, является пропастью. Попробуем увидеть спектакль как спектакль и не будем путать его с реальностью, как бы того ни хотелось его устроителям. Иными словами, поговорим о роли беллетристики в деле Литвиненко.

***

В истории кончины Литвиненко подробно обсуждены все возможные следы - кремлевский, березовский, чеченский... Есть конспирологические гипотезы, мелькали суицидные мотивы, грешили на иностранные спецслужбы...

Лично у меня есть своя версия, по логике которой след от преступления ведет в художественную словесность.

...Чтобы сделали на моем месте перво-наперво Анастасия Каменская или Мария Швецова, не говоря о Холмсе, Ватсоне и всех остальных литературных сыщиках?..

Для начала они бы отделили загадку кончины этого человека, от ее шумного и продолжительного пиара, в котором есть своя тайна, может быть, и не связанная с интригой смерти. Отсюда резонно предположить, что заказчики убийства Литвиненко и заказчики оформления его торжественных похорон с привлечением внимания широкой общественности - это могут быть люди из разных, к тому же противоборствующих лагерей.

...До определенной поры я терялся в догадках, переваривая густую кашу информации о загадочном уходе из жизни господина Литвиненко.

До той поры, пока не было обнародовано его предсмертное послание.

Сомнение у меня (и не у меня одного) относительно времени его сочинения возникло сразу: предсмертное ли оно?.. Из-за устного характера его происхождения. Оно ведь не писанное им лично. И даже не подписанное. Потому, мало что значит с юридической точки зрения. Но только в том случае, если бы речь шла о привлечении к уголовной ответственности названного в нем лица. Зато оно дает ниточку для понимания мотивов и действий тех, кто, так или иначе, причастны к организации шоу умирания покойного. «Заявление» это - след, а может и улика.

Вчитаемся в текст.

При беглом знакомстве с ним, сразу понимаешь, что это не документ, а литература, беллетристика. Какого она качества - десятый вопрос. Потому не станем придираться к отдельным построениям фраз, вроде «гул протеста со всего мира» (сказано не совсем по-русски, может быть, по-английски?).

Перед нами беллетристика потому, что здесь мы находим все признаки художественного произведения. Дело даже не в крутой метафорике («...я начинаю отчетливо слышать звук крыльев ангела смерти»). Дело в том, что сам текст воспринимается, во-первых, как стихотворение в прозе, во-вторых, как внутренне целостное произведение с завязкой (герой стоит на пороге смерти), кульминацией (злодей торжествует за кулисой представления) и развязкой (уверенность в том, что гибель одного человека вызовет прозрение и презрение народов всего мира).

Перед нами притча об уничтоженном, но морально не сломленном человеке, написанная как бы им самим. Такое авторство столь же странно, как если бы стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», посвященное гибели Пушкина, написал бы сам Пушкин.

Но странность эта как раз более всего и обусловлена тем, что автор «Заявления» и его герой - не один и тот же человек. Лишнее тому подтверждение - путаница в грамматических формах выражения. Полицию он благодарит в настоящем времени. Она «энергично и профессионально расследует мое дело». То есть в момент, когда эти слова произносятся, он, Литвиненко, еще жив. А вот жену благодарит в прошедшем времени, словно с того света - она «поддерживала меня». Не хотел же он сказать, что жена оставила его заботой еще при его жизни?..

Конечно, можно предположить, что это оговорка смертельно больного человека. Но точно также возможно, что несогласованность грамматических времен - это описка сотрудника из Bell-Pottinger, сочинявшего предсмертный текст уже после кончины Литвиненко. На то, что это именно так, указывает его беллетристическая природа, его продуманная и четко просчитанная конструкция.

Композиционно произведение легко распадается на две составные части. Первая - исполнена в жанре спичей, которые произносятся на церемониях по случаю награждения Оскаром или ТЭФИ. Награжденный, когда выходит на сцену, должен не забыть отдать должное всем. Это ритуал торжества.

Герой произведения, созданного творческим коллективом Bell-Pottinger, аккуратен в поклонах и точен в приоритетах. Сначала они адресуются медсестрам и врачам, затем - полиции, далее - британскому правительству, следом - британской общественности. В заключение - близким.

Вторая часть - обличительная. В ней существенно то, что герой себя считает не единственной жертвой своего могущественного врага; жертвой, по его твердому убеждению, является и вся страна, «любимая Россия».

Интонационно «Заявление» построено по законам небольшого, но серьезного музыкального произведения: сначала светлая торжественная печаль прощания с этим миром, за ним тема грозного демона, преследующего свою жертву, и неравной борьбы с ним («Вы можете заставить меня замолчать, но это молчание дорого обойдется вам»), и напоследок умиротворение в миноре («Пусть Господь простит вас...») с подтекстом, в котором слышится убежденность: а Господь вас не простит...

Реальная смерть в художественном оформлении - вещь действенная, корабль с большим водоизмещением. На него можно много чего нагрузить. Это мы помним по русской литературе.

В «Бесах» Кириллова подтолкнул Ставрогин к самоубийству, чтобы на него списать смерть несчастного Шатова. Там же дан рецепт предсмертной записки: «...чтобы поверили, надо как можно темнее... Надо правды только уголок показать, ровно настолько, чтобы раздразнить. Всегда сами себе налгут больше нашего и уж себе, конечно, больше поверят».

Согласитесь, нечто похожее происходит с шумом вокруг кончины Литвиненко с его «Заявлением»

В гротескной пьесе Николая Эрдмана «Самоубийца» выведен пародийный Кириллов - советский гражданин Подсекальников. Он только нечаянно заикнулся о желании застрелиться, так к нему выстроилась очередь с предложениями мотивировок.

Там было: «Умираю, как жертва национальности, затравили жиды». Еще: «Жить не в силах по подлости фининспектора». Одна дама попросила, чтобы в записке было сказано, что покойный пустил себе пулю в лоб из-за любви к ней. Была и политическая подкладка: «В смерти прошу никого не винить, кроме нашей любимой советской власти».

Подсекальников остановил свой выбор на другом варианте: стреляться в пользу интеллигенции.

Едва он оказался в гробу, как сразу явились охотники нагрузить его труп общественными нагрузками. «Муж ваш умер, но труп его полон жизни, он живет среди нас, как общественный факт. Давайте же вместе поддерживать эту жизнь».

Чем собственно и занимается нынче пиар-служба Bell-Pottinger в отношении того Литвиненко, которого сама и придумала.

Что же касается сюжета трагической судьбы реального Литвиненко, обстоятельств и перипетий его жизни, особенностей его характера, то это все-таки, отдельная история, правду о которой, может быть, кто-нибудь, когда-нибудь нам и расскажет, да мы в нее не поверим, поскольку нас уже раздразнили, и мы сами себе «больше налгали».

http://rian.ru
http://flb.ru/info/39454.html
Юрий Богомолов
12.12.2006