Честный, еще честнее

На одинаковые вопросы бывшие Генпрокуроры Скуратов и Илюшенко отвечают по разному

Юрий Скуратов:
В октябре 1995 г. утвержден в должности Генерального прокурора. 1 февраля 1999 г. подал прошение об отставке. В СМИ шла речь о том, что этому предшествовала его встреча с шефом президентской администрации Николаем Бордюжей. Предполагается, что именно на этой встрече Скуратову предъявили "порнокассету". По заявлениям трех проституток против него возбуждено уголовное дело. Мосгорсуд признает возбуждение дела незаконным. Верховный суд аннулирует решение МГС. Совет Федерации трижды голосовал против отставки Скуратова. 19 апреля 2000 г. сенаторы удовлетворяют предложение Владимира Путина об освобождении Юрия Скуратова от занимаемого поста.

Алексей Ильюшенко:
В феврале 1994 г. назначен исполняющим обязанности Генерального прокурора. В октябре 1995 года освобожден от должности по собственному желанию. 15 февраля 1996 года помещен в "Лефортово". Ильюшенко предъявили обвинение во взяточничестве на основании показаний друга - главы компании "Балкар Трейдинг" Петра Янчева, который продал родственникам бывшего и.о. генпрокурора две иномарки за полцены. После двухлетнего содержания под стражей Ильюшенко был освобожден под подписку о невыезде. Дело было направлено на дополнительное расследование. Окончательно прекращено в мае 2001 г.

1. Как стать Генпрокурором

Ю. С.
Поручение подобрать человека на должность генпрокурора было дано Ельциным Коржакову. Сначала рассматривалась кандидатура Геннадия Пономарева, бывшего прокурора Москвы. Но потом стало ясно, что президент с ней не согласится - еще свежи были воспоминания о его весьма скандальной отставке. И Пономарев рекомендовал меня - в то время члена коллегии Генпрокуратуры, директора НИИ ГП РФ.
Да, Коржаков принимал участие в моем назначении. Но он тогда решал все кадровые вопросы. Вообще говоря, мифов на счет наших отношений возникло очень много. Якобы Коржаков вертел прокуратурой, как хотел. Не было этого. Я даже не ожидал, сколь деликатным человеком он окажется. Во всяком случае, ни с одной просьбой ко мне, как Генпрокурору, он не обращался.
При мне Генпрокуратура заказные дела вообще не расследовала. Единственное дело, по которому могут быть вопросы, - это дело о коробке из-под ксерокса. Передо мной тогда встал вопрос: что делать - либо уходить в отставку, либо смириться с тем, что расследование заблокировано на высшем уровне. Я выбрал второе. В известном смысле, это была сделка с совестью. Но из чего я исходил? Я знал, что если уйду, то поставят человека, который будет управляем и ангажирован. Во-вторых, за мной стояла система, которая шла на подъем. Кроме этого, мне сообщили, что между Ельциным и Зюгановым, основными кандидатами на пост президента, была достигнута договоренность: вопросы финансирования избирательных кампаний на публике не поднимать. О принятом решении не жалею.
А потом, в 98-м, были "Мабетекс" и пленка.

А. И.
Тогда ничего не решалось без Коржакова. Его устраивала моя кандидатура, но инициатива принадлежала Сергею Филатову (тогдашнему главе администрации. - Ред.). Назначение состоялось в день освобождения "лефортовских" узников.
Вскоре после этого Коржаков предложил арестовать их снова. Я отказался: нельзя сажать дважды по одному и тому же обвинению.
Первое закрытое мною дело ФСБ - обвинение химика Вила Мирзоянова в разглашении гостайны. Дело было мною прекращено за отсутствием состава преступления. Потом был Пансков, бывший замминистра по налогам и сборам. Он восемь месяцев сидел в "Лефортово". Но дело было пустое, и мы его тоже прекратили. А через полгода после тюрьмы Пансков был назначен министром финансов. Потом мы начали проверку по августовской танковой атаке 94-го года на Грозный...
Я не случайный работник прокуратуры и привык к постоянным конфликтам с ФСБ. Думал, что будет скандал внутренний, небольшой...
В то время начальником московского управления ФСБ был Трофимов, близкий человек Барсукова. В июле 95-го года Коржаков положил мне на стол расшифровки моих телефонных разговоров с Янчевым и сказал: помирись с Трофимовым, пригласи его к себе, выпей с ним чаю и так далее. Я рассказал об этом президенту, но реакции особой не последовало. Тогда я просто плюнул и ушел в отставку.
Но в марте 96-го года ко мне в "Лефортово" приехали двое офицеров ФСБ и потребовали дать компромат на Лужкова. И на Черномырдина. Оказывается, сыну Чернормыдина Янчев тоже машину купил.

2. Следствие и реабилитация

Ю.С.
Ельцин страной уже реально не управлял. Решение о моем отстранении принимала "семья": Юмашев, Березовский, Абрамович, Дьяченко.
А заинтересованных в моей отставке было, конечно, больше. Павел Бородин, например. Или управделами ГП Назир Хапсироков, который понял, что я сильно сужаю его возможности. Ему очень не понравилось, что я создал комиссию по контролю за расходованием финансовых средств прокуратуры. Что отдал приказ докладывать моему заму Катышеву о всех посещениях Хапсироковым следственного управления - он в то время активно пытался влиять на расследование уголовных дел.
И самое главное. Ему удалось уломать всех моих замов, договориться со Строевым, в администрации президента о том, чтобы его назначили заместителем генпрокурора. Но мы с Катышевым сказали "нет".
Все это Хапсирокова уязвило так сильно, что он сам понес пленку в Совет Федерации накануне голосования. Сам передал ее Бадри Патаркацишвили для показа в Грузии.
Я сожалею, что дело, возбужденное по моему обращению о давлении на генпрокурора, незаконно приостановлено. Оно могло бы высветить истинную роль каждого фигуранта. Почему приостановлено? Потому что надо проводить колоссальную работу: Ельцина допрашивать, Бордюжу, Дьяченко, Швыдкого и других. Но кто на это решится?
Я подал иск в суд с тем, чтобы формулировка "за недоказанностью", по которой меня реабилитировали, была изменена на "за отсутствием состава преступления".
Первая формулировка обусловлена желанием некоторых руководителей следствия прикрыть одно свое место. Она не отменяет постановления о привлечении меня к ответственности в качестве обвиняемого. Вдруг политический расклад изменится - сразу откроются новые обстоятельства, и расследование возобновится.

А.И.
Решение о моем аресте принимал Ельцин. 14 февраля 96-го года он выступил в Свердловске. В первой части своей речи сказал, что идет на выборы, во второй - что я арестован. Рейтинг нулевой, и вдруг - Ельцин бьет своих, никого не щадит, значит, честный человек.
К этому времени у меня уже была американская виза: меня приглашали в Гарвард читать лекции. Но уезжать было бы глупо. Просить политическое убежище и жить всю жизнь там, что ли?
Следственной группой руководил Николай Емельянов из Генпрокуратуры. Он приезжал к Галкину, к начальнику следственного управления ФСБ и просил дать людей. Галкин ответил, мол, вы это барахло возбудили, вы с ним и разбирайтесь. По той же причине они не подключили следственное управление прокуратуры. Ни один важняк из Генеральной прокуратуры в расследовании участия не принимал.
В декабре 96-го года мне предъявили 94 тома уголовного дела. Чтобы ускорить процесс ознакомления, мы с адвокатом решили делать это раздельно. Подали официальную просьбу разрешить снять ксерокопии, но ни одного ответа не получили. Пришлось делать выписки вручную. Я объявил голодовку, она продлилась 18 суток.
В следственную группу были включены сотрудники ФСБ и прокуроры-криминалисты из разных областей и краев России. Они годами находились в Москве, получали командировочные. Можно было бы предъявить иск в суд к прокуратуре и к СМИ. Газеты расплачивались бы сами, за прокуратуру - государство.
Моя реабилитация состоялась: "за отсутствием состава преступления". Но какими деньгами можно измерить эти пять лет? Этот туберкулез, от которого я теперь вылечился. А когда мне объявили о болезни, то первое, что сказал Емельянов: какую вы дали взятку, чтобы получить такой диагноз?..

3. Генпрокуроры новой России

Ю.С.
А.И.
Я думаю, Устинов хорошо усвоил опыт предшественников и понимает, что жизнь отставного генпрокурора далеко не безоблачна. Поэтому и принял решение закрыть дела - мое и Ильюшенко. Ему очень важно обратить внимание общества на то, сколь милостива прокуратура, простившая своих бывших руководителей. Он хочет подвести черту, как бы говоря: "Ребята, хватит сажать генпрокуроров". Очевидно, в первую очередь, имея в виду себя.
Он ставит меня и Ильюшенко на одну ступень. Возможно, стремясь подвести оба дела к общему - политическому - знаменателю. Но это глупость. Дело Ильюшенко не имеет к политике никакого отношения.
Помощником Крючкова я никогда не был. Работал старшим консультантом председателя межреспубликанской службы безопасности, куда меня пригласил Вадим Бакатин. Затем там же служил под началом Баранникова. Для карьеры госслужащего, по американским стандартам, работа в спецслужбах - огромный плюс.
Институт независимого прокурора России необходим. Произошедшее со мной это показало. Для расследования дела против меня нужен был независимый прокурор. Я был частью этой системы, а человек вне ее рамок, со стороны, мог бы объективно оценить мою деятельность.
Все, что сделано было в прокуратуре хорошего, началось с меня. При мне был принят закон о пенсии, закон о прокуратуре. За все время работы в прокуратуре никто не сможет обвинить меня в незаконном аресте. То, что я возбудил уголовное дело против сотрудника управления ФСБ по Москве и Московской области Владимира Савина за то, что он занимался Балкар Трейдингом, - ложь. Якобы я инкриминировал ему убийство Листьева. В прессу это попало с подачи московского управления ФСБ. А я только сейчас услышал эту фамилию.
В назначении генпрокурором Скуратова, я думаю, сыграла роль его работа помощником у Крючкова. КГБ всегда пытался влиять на прокуратуру. Со Скуратовым это удалось. Никогда сотрудник ЦРУ не сможет стать генеральным прокурором в США. Хочет он или нет - он будет делать так, как ему скажут спецслужбы.
Что до Устинова, то я не назвал бы его независимым генпрокурором. Но скажите, какие решения он принял незаконно?
Институт независимых прокуроров, которые расследуют дела высокопоставленных чиновников, стоит очень дорого: на дело Клинтона ушло порядка 40 миллионов долларов. К тому же я считаю, что независимые прокуроры за рубежом на самом деле таковыми не являются.

4. Друзья и коллеги

Ю.С.
Друзья, в основном, остались со мной. Никто не отвернулся. А наибольшая трагедия - это замы, конечно. Розанов, Чайка - моя большая боль.
Чайка, глава Минюста, в узком кругу как-то сказал, что все сделает, чтобы не дать зарегистрировать наше движение "За справедливость и закон".
У меня претензии только к конкретным персонам. Я не могу таить обиду на систему, которой руководил столько лет, и знаю, что в ней работает очень много порядочных людей. И уехать из страны у меня никогда не было желания. Хотя в Кремле думали иначе. Когда Карла дель Понте приезжала в Россию, они очень боялись, что я улечу вместе с ней. Даже переодевали сотрудников ФСБ в форму рабочих аэропорта.
Теперь мне, наконец, выдали загранпаспорт. Все тянули, пока дело Бородина не стабилизируется, думали, я поеду в Швейцарию всех разоблачать. Сейчас заканчиваю новую книжку - "Записки Генерального прокурора".

А.И.
С Янчевым мы встретились сразу после моего освобождения. Он рассказывал о допросах, на которых давал на меня ложные показания.
У меня нет претензий к прокуратуре - есть к конкретным людям. Но не ко всем. Пока я сидел в тюрьме, жена общалась со многими, с тем же Хапсироковым. Он не скрывался, как некоторые. Вопреки тому, что писалось в прессе, он не мой ставленник. Когда я перешел в прокуратуру, Хапсирокова мне порекомендовали сотрудники московского правительства.
Чувство благодарности я испытываю к жене за то, что она все это время сидела и ждала. Устинова же благодарить не за что. Не он дело возбуждал, не он сроки продлевал. Но после того как мы подписали протокол об окончании ознакомления с материалами, генпрокурор должен был в течение пяти дней либо направить дело в суд, либо на доследование, либо его прекратить. Устинов же не мог принять решение полтора года!

Общая газета
http://flb.ru/info/2303.html

07.06.2001