Пионеры честного буржуинства

Проклинаемый всеми "патриотами" ваучер положил начало отечественному фондовому рынку

Среди российских граждан, получивших приватизационные чеки, нашлась небольшая группа людей, для которых ваучер стал не только и не столько средством получить кусок советского наследства, сколько первой ценной бумагой современной России. Персонажи, о которых ниже пойдет речь, выбраны случайно. Объединяет их лишь то, что, начав с торговли приватизационными чеками, они так и остались на российском фондовом рынке, непосредственно участвовали во всех этапах его формирования и развития и в конечном итоге добились успеха.

Студент

Директор по стратегическому и финансовому планированию одной из крупнейших на российском фондовом рынке компаний «Алор-Инвест» Анатолий Гавриленко в 1992 году был студентом экономического факультета МГУ. Одновременно с учебой он работал в принадлежащей его отцу компании «Алор». Как и большинство фирм того времени, «Алор» занимался практически всем, что могло принести деньги. «Мы торговали спиртным, возили машины, держали палатки. Было даже собственное производство. Однако все мои юношеские мечты были связаны с фондовым рынком. Поэтому я во всем этом безобразии участвовал с самого начала». В частности, Анатолий стал свидетелем того, как был продан первый приватизационный чек. Произошло это в декабре 1992 года на Российской товарно-сырьевой бирже (РТСБ), расположившейся в здании Главного почтамта на Мясницкой. «В центре зала тогда был подиум, с которого маклер вел открытый аукцион. С утра на бирже собралось человек пятнадцать, включая прессу. Вскоре после открытия сберкасс появился первый дяденька, изрядно пьяный, достал свой ваучер, почему-то уже замасленный. Продал он его за 9999 рублей, то есть с дисконтом в один рубль. Все поаплодировали. Так хождение ваучера было торжественно открыто».

Попасть на биржу мог любой желающий. Нужно было только купить билет, который становился одновременно идентификационным номером, дающим право на участие в торгах. Помимо аукционов, купить или продать небольшой пакет чеков можно было на стоящих в биржевом зале столах. Такая же система действовала на Центральной российской универсальной бирже (ЦРУБ) в здании Плехановской академии. «Алор», а с 1993 года специально созданная компания «Алор-Инвест», активно включился в процесс. «У нас были свои столы на РТСБ и на ЦРУБ, помимо этого существовал так называемый внебиржевой оборот. Люди с табличкой «куплю ваучер» стояли около сберкасс, в метро, на крыльце РТСБ». Не всегда чеки покупались по одному. Из других городов, деревень приезжали люди, у которых было по пятьдесят-шестьдесят, иногда и по сто ваучеров – жители скидывались и отряжали в Москву двух-трех «гонцов». Биржа, аукцион – все это для них было непонятно. Большинство даже не догадывались, что могут купить билет и пройти в торговый зал. Любой, у кого на лацкане красовался бэдж (визитка с названием компании), казался им официальным лицом. К сожалению, это привело к тому, что начало расцветать так называемое кидалово, то есть отъем чужой собственности. Торговля «безымянными» ваучерами, в которой крутились огромные суммы наличными, не могла не привлечь криминал. Со временем образовалась целая группировка, которая «держала» крыльцо РТСБ. Продолжилось это и после того, как ваучеры закончились, поскольку место было «прикормленное», известное. Сюда ехали из регионов и валюту менять, и покупать или продавать акции всевозможных пирамид. Доходило до полного сумасшествия, когда работали «бригады» из тридцати человек, с распределенными ролями, все вооруженные. Была и стрельба, и убивали. «Один раз приехали чужие «кидалы», попали на местных, они друг друга попытались «кинуть». В итоге – перестрелка, труп, лужи крови, толпы милиции». Бороться с этим пытались вплоть до 1997 года. Снимали все на скрытую камеру, устраивали облавы. Однако вскоре все возвращалось на круги своя». Правда, крупных игроков и их клиентов не трогали – все были с серьезной охраной. Вообще в определенные моменты из-за количества вооруженных людей биржа больше напоминала не Уолл-стрит, а ковбойский салун на Диком Западе.

Самую же большую прибыль приносило формирование крупных пакетов ваучеров по заказу клиентов, заинтересованных в покупке предприятий, выставляемых на приватизационные аукционы. Скажем, для участия в приватизации «Уралмаша» Каха Бендукидза собрал 100 000 ваучеров, которые едва уместились в багажнике автомобиля. Все, кто принимал участие в скупке чеков, очень неплохо заработали.

Массовая приватизация, начатая в 1992 году, была для многих не просто легальным способом сколотить состояние. Анатолий считает: «Во-первых, благодаря ваучерам многие получили акции и узнали, что это такое. Я не говорю сейчас о «хопрах», «гермесах» и прочих, никому не известных фондах. Кто-то ведь вложился и в Газпром, и в другие предприятия. Во-вторых, мы получили инструмент, который реально котируется, растет, падает. То есть на ваучерах, на работе с этой не совсем правильной бумагой, постигались азы биржевой игры. И многих из тех, кто сегодня работает на фондовом рынке, я помню еще по крылечку на Мясницкой. Кроме того, ваучеры помогли создать нынешнюю инфраструктуру. Торговля товарами через биржи к тому времени уже умирала, и благодаря чекам биржи сохранились».

После ваучеров были фьючерсы рубль-доллар, ГКО, акции, «черный вторник» 1994 года, банковский кризис 1995-го, банкротства бирж, дефолт. Каждое потрясение приводило к банкротству десятков участников рынка. «Алор-Инвесту», не имевшему за спиной крупных промышленных предприятий или иностранных инвесторов, удалось не только выжить, но и стать одним из лидеров рынка. В 2000 году он был назван лучшим интернет-брокером, а по итогам первого квартала 2001-го вышел на первое место по объемам сделок с акциями.

Инженер

Генеральный директор инвестиционной компании ИФГ «Партнер» Сергей Мурафер в 1992 году о финансовых и фондовых рынках и не помышлял. Выпускник Бауманского училища трудился по специальности, инженером. Правда, чтобы прокормиться, приходилось работать сразу в нескольких местах. Но мысли о смене профессии даже не приходили в голову. «Свой ваучер я, не ломая голову, отнес в один из многочисленных чековых фондов, который вскоре благополучно накрылся. Уже потом, когда я вплотную этим занялся, стало понятно, что распорядиться им можно было совсем по-другому».

Однако уже в 1993 году источники заработка начали иссякать. На Российскую товарно-сырьевую биржу Сергей, которому к тому времени уже исполнилось 30 лет, попал случайно. Старый знакомый привел его в брокерскую контору «ПИРС-Инвест». Инженер превратился в брокера. Торговля ваучерами шла полным ходом. Вместо письменных столов и коллег, ведущих инженерные расчеты, на новом месте работы Сергея окружали «спортивные сумки, а то и просто целлофановые пакеты, набитые деньгами или ценными бумагами, броневики, охрана с автоматами, откровенные бандиты». Несмотря на все это, роль приватизационных чеков трудно переоценить. «Как бы сейчас ни плевались в сторону Чубайса по поводу приватизации, бесспорно, что именно ваучер породил фондовый рынок. Надо было с чего-то начать, какие-то правила задать. И не столь важно, плохие они или хорошие, может быть, могли быть чуть лучше, но в этом смысле свою функцию чеки выполнили. Все нынешние «зубры» и «монстры» российского фондового рынка – «Тройка», «АТОН», «ОЛМА» – поднялись на ваучерах».

Однако жизнь первой российской ценной бумаги была жестко ограничена – чеки имели хождение только до июля 1994 года. Между тем в стране уже была довольно значительная группа людей, вошедших во вкус, научившихся зарабатывать биржевой игрой. Требовались новые инструменты, и они не заставили себя ждать. Уже в начале 1994 года на РТСБ, которая все еще оставалась одним из главных мест, где можно было купить или продать крупный пакет приватизационных чеков, вовсю торговали акциями МММ, «Телемаркета», прочей «макулатурой». Тогда же появился и более серьезный и долговечный инструмент – фьючерсный контракт на поставку долларов, ставший до введения валютного коридора основным предметом торгов на российских биржах, где уже появились иностранные игроки.

«Конкурировать с иностранцами в спекулятивной игре было довольно сложно. Компании с иностранным участием отличало наличие стратегических целей: они смотрели далеко вперед – привлекали деньги, создавали структуру. Мы же действовали скорее инстинктивно, больше было мелкой дерготни». Ни о каком техническом анализе (графическом анализе движения цен, на основании которого можно прогнозировать поведение рынка, без чего немыслимы сегодня никакие биржевые спекуляции) никто не имел ни малейшего представления. Только в 1995 году, когда на РТСБ образовалась группа людей, решивших попробовать себя на западных рынках, появился терминал REUTERS с пакетом программ для теханализа. «Графики показывали движение цены, это было ясно, однако там присутствовала еще масса совершенно непонятных индикаторов. Мы потребовали разъяснений у брокера, через которого торговали на Чикагской бирже, и он прислал из Чикаго увесистую посылку с учебниками». Для того чтобы во всем этом разобраться, пригодилось техническое образование – практически все индикаторы опираются на математику. Разобравшись, что к чему, Сергей Мурафер одним из первых среди российских брокеров решил опробовать методику на местном рынке – получилось. Постепенно теханализом заинтересовались практически все, хотя не обходилось и без курьезов: «Услышав про уровни Фибоначчи , кто-то начинал хихикать – уж очень смешным почему-то казался термин».

За последние девять лет Сергей успел поработать на несколько брокерских контор, банков, финансовых и инвестиционных компаний, неизменно приезжая к началу торгов на Мясницкую, где была возможность торговать ваучерами, акциями МММ, фьючерсами на доллар, на ГКО, на акции нынешних «голубых фишек», а также самими акциями. Оттуда, из здания Главпочтамта, можно было отслеживать ситуацию на западных биржах и торговать там. В 1996 году на РТСБ ввели даже торги на рейтинг кандидатов в президенты. Только недавно Мурафер, возглавив инвестиционную компанию, переехал в новый офис на Ленинском проспекте.

Летчик

Самый, пожалуй, известный персонаж среди пионеров российского фондового рынка – президент инвестиционно-банковской группы «НИКойл» Николай Цветков. Сегодня он официальный мультимиллионер (только пакет принадлежащих ему лично акций «ЛУКОЙЛа» оценивается в 600 с лишним миллионов долларов), лауреат премии Петра Великого в номинации «За значительный вклад в развитие взаимодействия банковского и промышленного секторов экономики». Между тем в 1992 году Николай был подполковником ВВС, успел послужить в Афганистане и на Дальнем Востоке. К тому времени он понял, что в новой России на жалованье военнослужащего содержать семью уже не получится, уволился из армии и пошел зарабатывать на биржу. Одновременно учился на менеджера в Плехановской академии. Вместе со знакомым создали брокерскую компанию «Брокинвест», где Цветков стал вице-президентом, занялись торговлей. Вскоре компании выпал шанс, который бывает только раз в жизни: «Мне здорово повезло, что я сразу попал на Вагита Алекперова». Возможно, Леонида Федуна, который подыскивал для «ЛУКОЙЛа» партнера, привлекла основательность отставного подполковника Цветкова на фоне молодежной «тусовки» биржевых брокеров, но так или иначе, «Брокинвест» стал инвестиционно-финансовым консультантом тогда еще государственного концерна «ЛУКОЙЛ».

Через год Цветков создал Нефтяную инвестиционную компанию «НИКойл» – фактически финансовое подразделение «ЛУКОЙЛа», сыгравшее ключевую роль в становлении крупнейшей российской нефтяной компании. «НИКойл» не только скупал для «ЛУКОЙЛа» ваучеры, приватизировал предприятия и оказывал им всевозможные финансовые услуги. Компания получила в управление лукойловский чековый инвестиционный фонд (куда граждане несли свои ваучеры в обмен на паи – в надежде на то, что в будущем «ЛУКОЙЛ» будет выплачивать им дивиденды). К чести Николая Цветкова, следует отметить, что в отличие от большинства подобных структур этот ЧИФ не канул в Лету вместе с ваучерами и деньгами пайщиков, а был преобразован в паевые фонды, паи которых сегодня можно обменять на деньги. Подобная честность – явление в российском бизнесе довольно редкое. Возможно, именно поэтому, считает Цветков, «пайщики оценили нашу заботу об их инвестициях – 90% остались в фондах, а многие даже увеличили свою долю».

После того как «ЛУКОЙЛ» превратился в открытое акционерное общество, куда вошла основная масса приобретений Цветкова, взаимоотношения двух компаний не прекратились. Напротив, функции «НИКойла» даже расширились – компания стала управлять акциями «ЛУКОЙЛа», готовить и проводить эмиссии, привлекать инвестиции. В 1996 году «НИКойл» купил коммерческий банк, что позволило еще больше расширить спектр услуг. Постепенно вокруг «НИКойла» разрасталась сеть компаний, специализирующихся на том или ином виде деятельности. В 1997 году все они были объединены в инвестиционно-банковскую группу (ИБГ). На сегодняшний день входящий в состав ИБГ «НИКойл» одноименный банк входит в двадцатку самых прибыльных банков, занимает 2–3-е места по оборотам в российской торговой системе, контролирует 15% оборота на межбанковском рынке операций с драгоценными металлами, под его управлением находится около 60% российских паевых инвестиционных фондов.

Трудно сказать, думали ли Чубайс и его единомышленники, выбирая ваучер в качестве инструмента массовой приватизации, что эта бумага положит начало российскому фондовому рынку, или это получилось само собой. Так или иначе, но люди, которые рискнули изменить свою жизнь и заняться делом, которое было совершенно новым не только для них , но и для всей страны, получили шанс преуспеть. Хотя справедливости ради следует отметить, что даже среди тех, кто создавал российский фондовый рынок, успеха добились далеко не все. В первой половине 90-х годов на биржах действительно можно было быстро сколотить состояние, не нарушая при этом законов и не поступаясь нормами морали. Однако сохранить состояние было едва ли не труднее, чем заработать: у кого-то все отняли бандиты, кто-то спустил все сам, по кому-то паровым катком проехал один из многочисленных кризисов.

ЧЕКОВАЯ ЛОТЕРЕЯ

Была ли чековая приватизация заведомым грабежом или граждане по неопытности сами плохо распорядились нежданно свалившимся на голову богатством?

Десять лет назад ответ на этот вопрос делил население России на два политических лагеря – «своих» и «чужих». Сегодня, когда эмоции поостыли, правота любой из партий вовсе не представляется очевидной. Зато теперь есть возможность сравнить, какими возможностями обладали граждане России, каждому из которых, включая только что родившихся младенцев и немощных стариков, был выдан ваучер и как они этими возможностями воспользовались.

По данным тогдашнего главы Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг Дмитрия Васильева, приведенным в скандально известной книге «История приватизации в России», примерно четверть населения предпочла вложить выпавшее им богатство в чековые инвестиционные фонды. Большая часть этих чеков канула во всевозможных «хопрах», «доках» и «олби-дипломатах», сгинувших вместе с их учредителями. ЧИФы вроде «ЛУКОЙЛа», преобразованного в конце девяностых в три паевых фонда, паи которых сегодня можно с выгодой продать, – редкое исключение из правил. Сегодня каждый ваучер, вложенный в лукойловский фонд, стоит 50–60 долларов. Если учесть, что в конце 1992 года ваучеры «весили» около 20–25 долларов, то доходность ценной бумаги по западным меркам следует признать отличной – за 10 лет сумма более чем удвоилась. Хотя 50 долларов – это, конечно, не «Волга», обещанная Чубайсом. Но кто тогда, в 1992-м, мог отличить «ЛУКОЙЛ» от, скажем, «Гермес-Союза» – и те, и другие декларировали, что будут бороться за акции «нефтянки». Анатолий Чубайс, другой соавтор той же книги про приватизацию, пишет, что деятельность ЧИФов – главный прокол реформаторов, так как они не смогли обеспечить эффективный государственный контроль за их деятельностью.

По наблюдениям социологов, в фонды очень любила вкладывать ваучеры интеллигенция. На самом деле «любовь» тут ни при чем. Просто интеллигенция изначально была поставлена в неравные условия с другими вкладчиками. Согласно действовавшему тогда закону о приватизации работники предприятий имели право на выкуп по закрытой подписке до 51% акций по номиналу, который рассчитывался исходя из остаточной стоимости завода или фабрики. Всем прочим предлагалось участвовать в аукционах, где рыночная цена акций определялась исходя из числа предложенных ваучеров. Таким образом, цена, за которую можно было получить акции, придя «с улицы», часто весьма значительно отличалась от той, которую платили работники и менеджеры приватизируемого объекта. И, наконец, аукционы, как правило, проводились там, где предприятие расположено. Поэтому если учитель из Урюпинска не хотел становиться совладельцем местной макаронной фабрики, а хотел стать нефтяным магнатом, поучаствовав в продаже нефтеперерабатывающего завода где-нибудь в Уфе, у него было два варианта действий. Либо он через всю страну вез свой ваучер в Уфу на аукцион и тратил на дорогу стоимость еще пары ваучеров, либо нес свою ценную бумагу в специально созданный фонд, клятвенно заверявший, что уж уфимский-то заводик он точно купит, да еще и пару скважин к нему в придачу. Стоит ли удивляться, что интеллигенция, а точнее, та четверть населения, что вложилась в ЧИФы, после всего произошедшего чувствует себя обделенной. Половина выпущенных в обращение ваучеров была вложена работниками предприятий по закрытой подписке. Этим людям повезло больше, хотя степень везения определялась местом работы: работники системы Миннефтегаза СССР стали акционерами Газпрома или «ЛУКОЙЛа», рабочие Норильского комбината получили долю в «Норникеле», а макаронницы из Урюпинска – своей родной фабрики, что, может быть, тоже не так уж и плохо. На первый взгляд эта часть чековладельцев если и не сорвали крупный куш, то по крайней мере стали собственниками хоть чего-то. Однако в реальности все обстоит не совсем так.

В ходе ваучерной приватизации практически никому не удалось получить контрольных пакетов интересующих их предприятий. Это привело к тому, что с середины 90-х в России начался процесс передела собственности. Проходил он в основном в два этапа. Сначала развернулась активная скупка акций у населения, то есть у тех, кому посчастливилось получить акции не дутого автомобильного альянса АВВА, а чего-то более солидного.

Особенно удачно складывались для них обстоятельства, когда на одно предприятие претендовало несколько групп капиталистов – стремясь собрать больший пакет, они вынуждены были повышать покупную цену акций. Процесс этот продолжался примерно до конца 1997-го – начала 1998 года, когда фондовый рынок просел под влиянием азиатского кризиса. Тогда-то и надо было продавать. Правда, сплошь и рядом менеджеры, противясь приходу «чужаков», под угрозой увольнения запрещали своим сотрудникам продавать акции. Но этот запрет еще можно было как-то обойти. Как только на предприятии определялся собственник, способный принимать решения на собраниях акционеров, продавать становилось бессмысленно. Начинался новый этап передела собственности, характеризовавшийся нарушением прав миноритарных акционеров (то есть тех, кто решил придержать до лучших времен свои полученные на ваучеры акции). В ход пускались всевозможные ухищрения – от размывания долей миноритариев путем дополнительных эмиссий или перехода на единую акцию вплоть до вооруженных захватов.

В 1999 году по стране прокатилась волна корпоративных скандалов вроде алюминиевых войн или вооруженных захватов Качканарского ГОКа и Ломоносовского фарфорового завода. Под впечатлением от масштабов происходящего Федеральная комиссия по рынку ценных бумаг, где Дмитрия Васильева уже сменил Игорь Костиков, кинулась разрабатывать и внедрять кодекс корпоративного управления и вносить поправки в законодательство. Хуже всего получалось, когда все переделы собственности были уже позади. Человек, ставший акционером московской кондитерской фабрики «Большевик», которая в 1992 году была выбрана в качестве объекта первой, образцовой приватизации, сетовал на свою нерасторопность: «Десять лет назад на аукционе за один ваучер можно было получить одну акцию. В период, когда формировался контрольный пакет, за них предлагали по 700 долларов. Сейчас все скупили французы из компании Danone, аккумулировав у себя девяносто с лишком процентов акций, и мои бумаги никому не нужны – никакой роли они уже не играют. Дивидендов французы не платят, рынка нет – помимо Danone есть еще человек двести с мелкими пакетами, какой уж тут рынок». Так что важно было не только купить нечто стоящее, но и вовремя свои ценные бумаги продать. Здесь, как и в ситуации с ЧИФами, конечно, есть исключения вроде Газпрома или «Норникеля», акции которых можно продать в любое время и за хорошие деньги (в лучшие времена можно было получить 700–1000 долларов на каждый вложенный 10 лет назад ваучер). Наконец, еще четверть чеков перешла из рук в руки благодаря свободной купле-продаже. С продавцами все ясно – они получили от двух до двадцати пяти долларов в зависимости от того, когда сподобились продать свою бесценную бумагу. В среднем как раз хватало на популярную в те годы литровую бутылку спирта Royal, что все-таки лучше, чем ничего. Относительно покупателей такой ясности нет, особенно в свете вышеописанной борьбы с миноритарными акционерами и компанией по «равноудалению олигархов» (стоило мучиться, скупать ваучеры, ездить на аукционы, чтобы потом все равно все отобрали да еще и из страны выгнали). Правда, ответственность за потери при «равноудалении» Чубайсу вменить затруднительно – настала новая эпоха.

Наконец, 4–5% из розданных ваучеров никуда вложены не были: кто-то свой чек потерял, кто-то сохранил на память для коллекции. Некоторые сейчас, одумавшись, тщатся продать их через Интернет за 10 000 уже нынешних деноминированных рублей. Однако коллекционная цена ваучера сегодня зависит от наличия корешка и места распространения и составляет от 20 рублей до 50 долларов.

Журнал (www.ej.ru)
http://flb.ru/info/10815.html

15.08.2002