Казахстанский этап

Ушков Владимир Анатольевич. Россиянин, бывший "афганец", бывший заключенный. Но сидел он не в России - а в Казахстане, в одной колонии с лидером казахской оппозиции Галымжаном Жакияновым, осужденным в прошлом году, как считают в мире, по политическим мотивам.

"Я знаю, попадись я теперь снова казахской охранке, от меня бы не оставили и мокрого места. Но когда с людьми так подло расправляются, об этом нужно рассказывать", - произнес Владимир на прощание.
Мы тоже так считаем, и поэтому приводим его рассказ, записанный им собственноручно, почти без изменений.
- Это сейчас все вспоминается в какой-то степени с грустной улыбкой: все-таки брат мой жив, я сам вот уже месяц, как освободился, вернулся в Россию. Но тогда в казахском лагере у меня были совсем иные ощущения. Все началось в 1995 году. Мой брат Павел поехал в Казахстан, в город Кустанай, чтобы получить деньги за выполненную работу - он ангар там монтировал. Вместе с братом поехал и я. Но деньги выплачены не были - Союз-то уже развалился, и бал правили местные бюрократы, чиновники и предприниматели. Сплошной беспредел. Дело кончилось тем, что нас просто-напросто подставили. Брат в разговоре со своими должниками упоминал ангар и стоящую неподалеку заправочную станцию этой фирмы. Но те сказали, чтобы до следующего утра мы убрались восвояси, и внятно пояснили, что степь большая и искать нас будет некому. Что делать - поверили и действительно решили покинуть этот "гостеприимный" край. Пошли на заправку - рядом с ней, на стоянке, отдыхают водители-"дальнобойщики", которые могли бы взять нас с собой. А там - труп женщины-оператора. На нас его и "повесили".
Я понял, что должен спасать младшего брата. Иначе поступить не мог. Решил пожертвовать своей свободой. В Кустанае на допросе заявил: да, это я совершил преступление. Но следователь Саша Ким, что снимал с меня первые показания, не поверил. "Не твой, - говорит, - афганец почерк, зря грузишься, брата все равно не спасешь". Но я все равно стоял на своем.
Поверьте, подвал Костанайского горотдела милиции - не институт благородных девиц, и к несговорчивым применяются силовые методы давления. О защите забудьте - это только в бульварных романах и в кино. А в жизни ... своего дежурного адвоката я увидел только через месяц, да и то - уже в тюрьме. Потом выяснилось, что брата сломали, и он рассказал о нашем уговоре. На него надавили еще, и он взял на себя не только убийство заправщицы, но и еще какое-то особо тяжкое преступление. И тогда его следователь стал действовать по принципу: грузи, сколько сможешь.
Вся система правосудия в Казахстане замешана на том, чтобы подавить в человеке его человеческие качества, личность. Надо признать: им это удается. Тогда в 95-м я попал сначала на недельку в подвалы следственного отдела Кустаная, а затем - в тюрьму, и я понял, что человек там сам по себе ничего не значит, и весь закон основан на том, чтобы его как можно подальше и подольше убрать. Тюрьмы переполнены - на одно место по пять-шесть человек. Всюду - запах крови, гноя, табака, боли, страха. Все это подавляет. И каждый человек, находясь в этом замкнутом пространстве, пытается думать о себе, о своем поведении на допросах, о том, что он сказал и что должен сказать. И как сказать это так, чтобы после вновь вернуться в камеру. Каждый цепляется за жизнь, хотя... что это за жизнь?
Сейчас в Кушмуруне находится зек, его "погоняло" (кличка) "Сметана". Получил срок 8 лет за кражу по пьянке 9 кг. сметаны, и таких примеров предостаточно). А еще в каждой тюрьме есть так называемая "пресс-хата" - там заговорит даже мертвый. Непослушных посылают именно туда, где их путем физического воздействия и унижения доводят до отчаяния и заставляют признаться даже в том, чего не было. С моим братом, видимо, именно это и произошло. Когда же очередь дошла до меня, я твердо сказал, что я не камикадзе и собирать всех "жмуриков" по Казахстану не намерен. Они и так сделали из нас козлов отпущения, им нужны звездочки на погоны, им нужны благодарности, но это - их проблемы.
Находясь в тюрьме, теряешь представление о времени. Каждый день - крики, хамство, наглость, избиения. Порой думаешь, что же они все от тебя хотят, в чем еще нужно сознаться для того, чтобы все это прекратилось. Надеешься на то, что в суде сумеешь оправдаться и во всеуслышание сказать, что эти показания из тебя выбили и ты их дал только для того, чтобы дожить до суда. Наивная и глупая надежда. Но надежда умирает последней. Так и наши надежды умерли в зале суда. Кстати, в "Кустанайской правде" еще до суда появилась статья "Уральские варяги", где нас назвали убийцами.
Когда тебя из тюрьмы везут на суд, и конвойные заключают пари между собой, это уже становится интересно. Наши конвоиры тоже заключали пари. В областном суде слушалось два дела, поэтому оба конвоя заключили пари на ящик коньяка, у кого из их конвоируемых будет смертный приговор. Выиграли наши, наш конвой. Суд вынес приговор: младшему брату - расстрел, мне 13 лет лишения свободы. Судья не стал даже слушать мое требование показать результаты экспертизы, что удар ножом был произведен левой рукой (правая у Владимира Ушкова частично парализована - Прим. Ред.) Вот так легко и просто решают судьбы людей в показательных судах.
Дальше - мытарства. Я писал везде: и в Верховный суд, и президенту Казахстана, и в конечном итоге через восемь с половиной месяцев брату заменили расстрел на 15 лет, после чего мы поехали в лагеря. На этапах насмотрелся всякого: изможденные, голодные люди, двое под руки несут третьего, а четвертый толкает их вещи, потому что нести их уже не в состоянии. После нескольких этапов я оказался в колонии в поселке Кушмурун, что в Кустанайской области.

Кушмурун - особый лагерь.

Красная зона. Там все непредсказуемо. Беспредел во всем. Все зависит от того, когда администрация пожелает затянуть гайки, а когда ослабить.
Голод, который захлестнул в 1996-97 годах колонии, не миновал и Кушмурун. Был даже организован специальный отряд дистрофиков. Вдобавок ко всему - туберкулез. В лагере было аж три туберкулезных барака. Смертность среди заключенных - огромная. Каждый день наш любимый "труман" (так мы называли машину для хозобслуживания) вывозила трупы: по пять, по восемь. А новых заключенных к нам в лагерь все завозили и завозили автозаками, плюс - по графику шли "столыпинские" вагоны. В лагере было около трех тысяч зеков. Первое время я даже не думал о том, что сумею выжить. Голод зацепил и меня. И только спустя почти год, когда пережили ту тяжелую зиму, я сказал себе: если смог пережить эту зиму, выживешь. Нужно было выжить хотя бы для того, чтобы потом рассказать, что здесь творилось. Значит, надо зажать волю в кулак, быть постоянно собранным, чтобы ни одна собака не смогла догадаться: что ты затеял, что задумал.
Ведь гласность - она только на бумаге. Что может сделать заключенный? Да, приезжает комиссия. Да, ведутся опросы. Да, бывает прокурор по надзору и проводит прием по личным вопросам. Но на всех этих приемах обязательно присутствует кто-то из администрации лагеря. Следовательно, что ты можешь там сказать? Да ничего. Не успеешь открыть рот и ты - на карандаше. Все, что ты сказал, умрет на территории лагеря. Потому, что оно нужно этому прокурору по надзору как зайцу пятая нога. А комиссия приехала и уехала, мы же остаемся. Значит, ни один заключенный всей правды не скажет. А если вдруг скажет, то его ждет шизо, дисциплинарный изолятор. Нужна подстава - подставят, нужна лажа - вложат, нужно раскрутить - раскрутят. Мало тебе своего срока - добавят еще год, два, да хоть пять. И отправят туда, откуда уже не выберешься. Хотя есть и такие отчаянные ребята, которые идут на крайние меры, но их единицы.

АКИМ

В прошлом году в наш Кушмурун был направлен Галымжан Жакиянов, бывший аким (губернатор, по-нашему) Павлодарской области. Прежде я ничего о нем не знал и не слышал. Но за пару недель до его появления по зоне покатилась волна. Режимники стали пробрасывать: сюда, мол, едет аким. Началась обработка заключенных. "Этот аким и его друзья - жировые, наворовали у народа". И зеки, народ недалекий, начали поговаривать: "А, сука, попался!"
Но были ребята, которые, услышав весь этот шелест, подумали: раз так поливают грязью, значит, неспроста. И стали потихоньку интересоваться: кто, мол, и что. Не каждый ведь день этапом приходит бывший аким. Я тоже взял это на заметку и стал искать старые газеты, которые приходят заключенным в посылках, чтобы закручивать табак. Вот эти старые газеты я стал читать и искать, что пишется о Жакиянове Галымжане. Так что когда его привезли, я уже кое-что знал.
Я видел, как встречали тот этап, хотя всех заключенных разогнали по баракам и постарались сделать так, чтобы приезд акима видело как можно меньше народу. Затем у меня состоялась первая встреча с Жакияновым. Я тогда заведовал лагерным банно-прачечным комбинатом. Там мы и познакомились. Мое первое впечатление - человек сильно уставший, но целеустремленный, подавлен, но по-бойцовски зол. Интеллект виден сразу. А еще поразило его лицо - оно было невозмутимо, и по нему нельзя было прочесть, что творится у него в душе. Видно было: человек умеет владеть собой. Первые впечатления оказались верными. Потом я не раз убеждался: Галымжан - волевой мужик, может сказать спокойно, тихо, но так, что его слышат все.
Потом мы стали встречаться регулярно. Жакиянов каждый день часа по два занимался спортом, вот я и предложил ему приходить потом в баню. Там мы и беседовали, как говорится, тет-а-тет.
Я сказал ему, что практически ничего не знаю о нем, какую партию представляет - понятия не имею, и вообще далек от политики, но, тем не менее, мне это интересно. И если он найдет время и сможет набросать мне хотя бы вкратце то, ради чего он пошел в эту яму, я постараюсь понять. А со своей стороны помогу всем, что в моих силах - за семь лет срока я приобрел кое-какой авторитет среди заключенных. Поэтому довести до них понятным языком то, что сочту нужным, вполне могу, тем более что я неограничен в передвижениях по лагерю. В лагере все строится на том, чтобы уничтожить в человеке личность. Локальная система, передвижения по лагерю ограничены до минимума, общение между заключенными минимально. За нарушение - шизо. Мы встречались каждый день и говорили о многом: о жизни, в основном, о той, что была на воле, о том, что происходит здесь в лагере, о том давлении, которое оказывается на заключенных. Я предупредил его, чтоб был поаккуратней. Хотя на самом деле такие люди, как он, должны находиться в других лагерях, а не среди обычных заключенных. Даже для бывших милиционеров существуют отдельные лагеря, а здесь человека такого ранга отправили в Кушмурун. Тут не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, для чего это делалось. Для того чтобы сломать его и заставить петь под чью-то дудку. А он не из тех, кто сдается: дрессировки не приемлет. Незадолго до моего выхода он сказал: "Каяться я не буду".
После появления Жакиянова в лагере начались наезды разных комиссий. Они пытались внушить ему, что он как личность кончился. Приходя после бесед, Галымжан подолгу оставался один, думал, взвешивал, рассчитывал и просчитывал. Многие вопросы мы обсуждали вместе: для чего эти визиты, что ждать в дальнейшем. Мы просчитывали все возможные варианты, которые они могут использовать для достижения своих целей. Это была борьба, и нам удавалось во многом правильно угадать их ходы.
Ситуация стала меняться, когда вокруг Кушмуруна и в самом лагере начали работать спецслужбы. Они давили на администрацию. Хозяин (так в лагере звали начальника кушмурунской колонии Жадько) стал раздражительным. Его заместитель Утенов, измученный наездами КНБэшников (Комитет национальной безопасности, КНБ - главная казахская спецслужба - прим. Ред), начал искать среди заключенных людей, которые бы смогли сказать Жакиянову, что время для борьбы он выбрал неправильное, что бороться надо на свободе, а не здесь, что здесь сломать его вполне реально, что достаточно даже его власти, чтобы заставить его подписать бумаги, которые требуются.
Утенов и меня дважды вызывал для таких бесед. И я его спросил: а ты подумал о том, что будет дальше? Нет, я не боялся его и даже по-своему уважал, потому что в свое время голод в лагере ликвидировал именно он. Утенов чуть было не снял погоны только за то, что продукцию деревообрабатывающей фабрики колонии поменял на продукты, дал возможность зекам немного поесть. Он - фанат своего дела, офицер, носит свои погоны с достоинством, чего действительно не скажешь о многих.
Да и начальник лагеря Жадько живет жизнью лагеря, он знает: что, где и как. Да, у него свои "кумовки" (информаторы - ред.), которых он по-своему ненавидит, но тем не менее пользуется ими. С ним у меня тоже был разговор, и я намекнул ему: "Подумай, чем это все может кончиться для тебя. Ведь власть пожирает всех. Ты пользуешься своей властью, но ведь над тобой есть власть выше, и не сегодня - завтра она может смениться, сметет тебя, она тебя просто уничтожит, подумай об этом. Ты выполняешь свой уставной долг, свои обязанности и держишь лагерь, не нарушая буквы закона. Если ты отступаешь от него в силу обстоятельств или принуждения сверху, то незначительно. Подумай, стоит ли перешагивать вообще"?
Но это были еще цветочки... Заключенных стали обрабатывать сами сотрудники КНБ. Один из зеков рассказал мне о такой беседе. Его спрашивали только одно: как воздействовать на Жакиянова, как создать для него экстремальные условия в лагере. Потом он рассказал обо всем и самому Галымжану.
Обработкой зеков дело не ограничивалось. Как-то весной приехал в Кушмурун опер по фамилии Яковлев. Пришел в 16-й отряд, туда, где Жакиянов (его в то время не было в бараке). Проверил его спальное место. Перерыл все бумаги. Что искал, неизвестно, но после его визита в тумбочке Галымжана осталась "малява" (записка - ред.) - якобы от зеков с угрозой Жакиянову: мол, убирайся из лагеря, а то будет хуже. Но ребята видели, как Яковлев сам оставил записку. И рассказали об этом Галымжану.
А вскоре после этого в бараке с усиленным режимом, который находится под круглосуточным контролем войскового наряда, вдруг откуда-то появился спирт. Человек восемь отморозков напились, вылезли через окно и направились прямиком к 16 отряду - якобы, проучить "козлов". Залезли по пожарной лестнице на второй этаж, но тут дневальный поднял шум, и вторжение было остановлено. В этом же отряде находился Жакиянов. Именно его администрация лагеря обложила, как волка флажками, этими "козлами". Именно его голос, каждое его слово, каждое дыхание контролировались. Так не ради ли его весь этот сыр-бор был устроен? Не ради ли того, чтобы под предлогом "проучить козлов" расправиться с Жакияновым? Этим отморозкам, скорее всего, сказали: "Вам скоро уезжать, мы вам устроим красивые проводы. И поедете вы ребята не с пустыми руками. Сыт, пьян и нос в табаке, а может быть и в травке". Наркота ведь гуляла и гуляет по лагерям. Водка как была, так она и есть. Зэк-наркоман за "ляпку" мать родную порвет. Что для него Жакиянов? Никто и ничто. Такой же зэк.
Но большинство зэков относятся к Жакиянову с уважением. Не сразу, конечно, но прониклись. Ребята постепенно освободились от той грязи и "дезы", что поливали и поливают по сей день Галымжана. Они увидели, что человек пришел с открытой душой. Да и сколько он сделал для лагеря. Организовал спортплощадку, привел в порядок быт. Рабочие получили спецодежду. Стала регулярно поступать пресса. В бараках появились телевизоры. Участились визиты. Он приходит к Хозяину или его заму по режиму и ставит все эти вопросы. Организатор он сильный. И заключенные стали смотреть на него иначе, прислушиваться к нему.
Когда в лагерь зачастили комиссии, и кто-то начинал недовольно ворчать: "вот, мол, все из-за акима", ему растолковывали: "Что, до него комиссий не было? Сколько хочешь. Ты посмотри, что он для нас сделал. Ты сидишь себе и сидишь. А он - под перекрестным осмотром: "козлов", оперов, Хозяина, КНБ. Ему ведь тяжелее всех". И человек понимает. Зэки ни разу не оскорбили Галымжана. И всегда обращаются к нему на Вы. Но, видно, не всем это нравится. Месяца два назад была статья в "Кустанайской правде", называлась она "Золотой дождь над Кушмуруном". Журналисты поработали над тем, чтобы облить грязью депутатов казахского парламента, что приезжают в Кушмурун, самого Жакиянова. Не дает им покоя то, что контроль со стороны депутатов постоянный, что Жакиянов имеет такую поддержку. Да, в лагерь были завезены телевизоры - они теперь есть во всех отрядах. Да, поступили в лагерь одеяла и спецодежда. И что здесь такого? Почему-то никто не возмущался, когда были горы трупов, а не эта спецодежда? Все это обязано делать государство. Но не делает - не хватает бюджетных средств. И если такая помощь оказана, это не значит, что "золотой дождь пролился на Кушмурун".
А недавно я узнал, что руководство Кушмурунской колонии меняют. Убежден - на Жакиянова хотят надавить еще сильнее. И не только на него, но и на тех, кто его поддерживает в его нелегкой борьбе. А борьба эта идет. Борьба интеллектов, борьба убеждений. Власть боится Жакиянова. В сталинские времена генералы и маршалы меняли свой жезл на "столыпинский" вагон. Приговор, Колыма - и все. Потом все это назовут "культом личности" и репрессиями. Но это потом. При жизни вождя культа как бы и нет. Так вот я могу сказать с полной ответственностью: культ есть, культ Назарбаева. Он тоже приверженец старого режима. Подавляет все и всех.
Я знаю, попадись сейчас я его подручным, от меня бы не оставили и мокрого места. Тяжело говорить об этом. Но говорить надо. Когда с людьми так подло и жестоко расправляются, за них надо сказать. Вокруг них сейчас своего рода заговор молчания официальной прессы. За них хорошего никто не скажет. Так, может быть, голос бывшего афганца и бывшего зэка, россиянина, который своими глазами увидел происходящее в Казахстане, будет услышан. Потому что нельзя жить в стране, где нет закона. Нельзя жить в стране, где мнение простого человека ничего не значит. Нельзя жить в стране, где любой, кто посмел поднять голову, подать голос против лжи, осуждается неправедным судом. Нельзя так жить, нельзя. У меня не получится опубликовать это в Казахстане, но и в России, и во всем мире должны знать, что происходит на самом деле в той стране, которой управляет Назарбаев.

Новая газета
http://flb.ru/info/20637.html

04.09.2003