Третья годовщина “Норд-Оста”

В эти дни, 23 – 26 октября, три года назад наша страна сидела у телевизоров и следила за тем, что происходит в Театральном центре на Дубровке. Как только на просторах Отечества случается очередной масштабный террористический акт, общественность вновь задаётся одними и теми же стандартными вопросами: "Как это могло случиться? Кто допустил? Можно ли было предотвратить?.." Нет, тема терактов этими вопросами не исчерпывается, но именно к ним обычно и сводится публичный дискурс.

"Когда же дискуссия обостряется до постановки вопроса: "Кто конкретно виноват в гибели конкретного же человека?" - следует стандартный ответ: "Подождите, следствие разбирается, а пока ещё поговорим о..." - смотри вопросы из предыдущего абзаца. И невъедливая общественность продолжает разговор "вообще"...

А что же следствие? Следствие по "Норд-Осту" идёт три года, и мы всё ждём, пока оно скажет, "кто же виноват в гибели конкретного гражданина?" Ответ этот, впрочем, останется самым заинтересованным - остальные своё уже отспрашивали и отговорили.

В целом все ответы следствия уже давно известны: в гибели заложников виноваты террористы, и только они; все террористы убиты; судить некого. Расследование уголовного дела № 229133, которое ведёт Московская городская прокуратура, вновь и вновь продляется - до поимки Басаева, установления личности нескольких террористов и уточнения некоторых второстепенных фактов.

Конечно, буквоеды могут разбирать документы, - например, постановления о продлении следствия - интересоваться мелочами и деталями. Можно удивляться формулировкам, типа повторенного не менее 35 раз "такой-то, контролируя за поведением заложников, перемещался по залу". Можно исследовать фактические несуразицы и нестыковки, что-то выявлять и представлять общественности. И за всем этим похоронить ясные и, казалось бы, очевидные вещи.

Да, это важные вопросы: "Как же террористы пробрались в Москву и организовали атаку? Были у них взрывные устройства или всё-таки муляжи? Можно ли было правильно вести с ними переговоры?" - и так далее. Искать на них ответы – безусловно, важно, но эта работа прежде всего увеличивает уровень "информационного шума". Нормальный человек просто не может столько переработать и осмыслить. А в итоге, забывая предыдущий теракт, общественность занимается уже следующим.

Следствие не комментирует и не публикует результаты своей работы - до закрытия дела публиковать не велит Уголовно-процессуальный кодекс. Заметим, кстати, что, согласно принимаемому сейчас Думой закону о парламентском расследовании, “Норд-Ост” теперь таковому расследованию не подлежит по той же причине: дело не закрыто, следствие продлевается. Формальное основание для продления - Басаева не поймали, поэтому пока что рано. А на самом деле? От нежелания показывать собственную безграмотность? Не только. Не хотели являть миру "тенденцию"? Ведь, как ни пытались "спрятать концы в воду", в документах они видны. Да, но не в этом суть.

Главное же, по-моему, в том, что в ходе теракта общественность уводилась от основного и очевидного вопроса: чеченская война порождает терроризм, и рассматривать нужно прежде всего эту связку. В ходе самого теракта журналисты задавались вопросами: “Сколько заложников? Есть ли у них пища? Кто будет переговариваться? Какова психология террористов? Как вести с ними переговоры? Надо ли идти им на уступки?” - и так далее. Не ставился главный вопрос: до чеченской войны разговора о таком терроризме не было вообще.

Те, кто стоит за следствием, и сейчас хотели бы, чтобы представленные частные выводы увели общественность от главного и общего вопроса: если есть такое явление как терроризм, то существует ли у государства возможность реагировать адекватно? Не ситуативно, а воздействуя на породившие терроризм причины? А если и ситуативно, то с учётом контекста и причин?

*****

Конечно, не всегда стоит вслед за жертвами террора и контртеррора ставить под сомнение саму возможность применения силы. Здесь речь вовсе не пойдёт о том, что не надо штурмовать террористов, удерживающих заложников.

Но когда такая операция объявляется блестящей через четверть часа после её окончания, то есть "не задумавшись", - становится понятно, что после этого "задумываться" тем более не будут. А информацию о трупах будут выдавать порциями.

Да, Россия и весь мир были шокированы кадрами, на которых была запечатлена площадь, заваленная телами, и автобусы, куда грузили ещё живых. Эти съёмки были произведены без разрешения “силовиков” и в дальнейшем вызвали начальственный гнев.

Но мало кто знает, что руководители операции "благоразумно" не показали нам другое. 114 трупов заложников, которые умерли сразу, на месте, и тридцать-сорок трупов террористов не выносили из здания до 16:00 дня 26 октября, когда общественности всё ещё кричали о "замечательно проведённой операции". То, что тел заложников было 114, следует из “Постановления о продлении расследования уголовного дела”. А сколько было террористов – тут вопрос. И точнее было бы сказать: “сорок тел людей, причисленных к террористам”, - некоторые из трупов, доставленных в Лефортовский морг, в дальнейшем оказались телами заложников. Мысли о том, не удалось ли кому-то из террористов уйти, беспокоили общественность с самого начала. Видимо, следствие хотело застраховаться от таких сомнений и брало тела “с запасом”.

Действительно, руководители операции говорили правду: "большая часть заложников освобождена" - но не всю правду: вид такого количества трупов мог смазать ощущение победы.

Вот она, дистанция между реальностью и самым смелым её представлением: пока журналисты, а вослед им и мы, ужасались кадрам, снятым снаружи здания, внутри лежали полтораста тел, среди которых - больше ста заложников!

Примерно такая же дистанция между сложностью и значимостью проблемы и уровнем её обсуждения. Вопросы задают к одной сложившейся версии – официальной, с ней не соглашаются, её оспаривают.

Дело не только в том, что следствие должно было рассматривать не одну “единственно верную” версию событий, а все возможные.

Разные версии событий есть у разных их участников. Сами события такого масштаба - столкновение многих, по крайней мере, двух (террористы и силы антитеррора) воль, видения и понимания происходящего, планов и намерений.

Наконец, есть разные “версии будущего”, разные возможности развития и исхода событий. Ведь в действительности по ходу разные воли разных участников сталкиваются, планы не осуществляются. Ситуация порою становится непредсказуемой, возникают “развилки”, когда от действий конкретных людей весьма многое зависит. А значит, эти люди становятся ответственны за всё, что происходит в дальнейшем.

Ныне есть “генеральная линия” следствия: случилось то, что единственно могло случиться. Стиль действий в первые минуты после решения об операции у нас определяет всё дальнейшее.

Вот, кстати, и теперь в Беслане посланный туда замгенпрокурора Колесников лишь подтвердил: следствие весь год было “на единственно верном пути”.

Так они пытаются сохранить остатки доверия к правоохранителям. Только вот понимать это слово “доверие” можно по-разному. Можно руководствоваться правилами: “мы сами хотим установить истину, мы проверяем все факты, мы действуем максимально открыто, так, чтобы ни у кого не возникло сомнения в нашей предвзятости”. А можно держаться “генеральной линии”, сходу отрицая все остальные версии.

Вот тут мы находимся у "развилки".

Что должны были бы сказать общественности руководители государства? "Идёт следствие. Причины гибели людей и виновные устанавливаются". Но при этом необходимо было сразу разделить расследование двух сюжетов.

Первый - действия террористов, то, как им удалось проникнуть в Москву, подготовить и осуществить захват театрального центра, - несомненно, должна была расследовать Федеральная служба безопасности.

Но вот в расследовании второго сюжета - подготовки и осуществления штурма театрального центра, в ходе которого погибли люди (не важно, кто – заложники или террористы, ведь последние, будучи схвачены живыми, представляют особый интерес для следствия), ни в коем случае и ни в какой мере не должна была участвовать ФСБ. Причина - очевидна: "чтобы предотвратить возможность фальсификации вещественных доказательств и обстоятельств по делу". Ведь заинтересованность ведомства была здесь слишком очевидна.

Сделано это не было.

Факты и другие обстоятельства, выходящие за пределы “генеральной линии”, которые случайно могли попасть в орбиту следствия, не рассматривались, отметались умело сформулированными и “правильно” поставленными вопросами к свидетелям и экспертам или же прямо фальсифицированными экспертизами. Все, что вставало поперек этой “дороги”, относилось на обочину и уничтожалось.

То же самое повторилось два года спустя в Беслане, после того, как линия следствия была определена: "Во всём виноват Басаев", - всё валим на него и на мёртвых бандитов.

В следственных документах будет записано, что оружие и инструкции были получены "у неустановленных лиц в неустановленное время в неустановленном месте", и всё под руководством одного и того же Басаева, который самолично и собственноручно передал террористам чуть ли не каждый автомат и каждый патрон, - а больше вы там почти что ничего и не найдёте.

Террористов не допросили, поскольку те мертвы. Сообщников не ищем. Чтобы заполнить тома уголовного дела и сформулировать обвинение, легче всего подшить к делу расшифровки переговоров по мобильным телефонам - тут ведь от следователей ничего не требуется, всё дадут сами операторы сотовой связи и службы перехвата.

Когда всё валят на мёртвых, если свидетель может вдруг заговорить наперекор "генеральной линии", - таких свидетелей можно сделать мёртвыми. Как Яндарбиева после “Норд-Оста”, как Масхадова после Беслана. И если кто другой возникнет, у него есть шанс стать мёртвым.

Месяц за месяцем нам говорили о том, что "прямой связи между применением газа и гибелью людей нет". Хотя соответствующая "экспертиза" появилась только в феврале 2003 года, усилия для "подтверждения" отсутствия этой связи предпринимались с самого начала - спросите врачей, что лечили пострадавших. А для следствия это утверждение с самого начала стало аксиомой.

Сами следователи дошли до этой премудрости или им продиктовали - в данном случае не важно. Принадлежность тех, кто применял газ, и тех, кто расследовал, к одному и тому же ведомству, предопределяла такой вывод.

А они, в свою очередь, довели до экспертов нужные формулировки вопросов и ответов. Аналогично при опросе потерпевших, то есть заложников, оставшихся в живых. О штурме им задавали один вопрос: "Как удалось выбраться из зала?" Распространённый, подробный ответ не поощрялся. Никаких уточняющих вопросов не задавали.

Вот, например, простой вопрос: почему именно каждый восьмой заложник на Дубровке оказался настолько "подвержен стрессу", что умер? Почему среди оркестрантов - вообще среди сидевших в зале вместе с ними - этот процент существенно больше, находится за пределами любой статистической погрешности? Разумеется, этот вопрос будет отброшен как не относящийся к делу. Почему отсутствие воды и ограничение движений влияло на людей так избирательно? Вот один спрятавшийся заложник, пролежавший три дня без движения на холодном полу, - правда, вне зрительного зала! - остался жив. Почему? Матери, потерявшие детей, задают эти вопросы, но результаты следствия будут вполне ожидаемыми.

В одной из недавних серий "Ментов" симпатичный в чём-то даже персонаж докладывал начальству об итогах расследования порученного ему дела: "Несчастный случай!" (дело шло к концу года, и надо было повышать раскрываемость). Начальство удивилось: ведь руки утопленника были связаны за спиной скотчем, в сердце торчал штырь, а тело было упаковано в сумку, застёгнутую на "молнию". Однако на это был ответ: на мосту человек разматывал скотч, запутался, упал, напоролся на штырь, внизу стояла сумка, которая в падении застегнулась. Вот и справка из Гидрометцентра о том, что ветер дул в нужном направлении. Правда, в фильме эта шутка бытовала в качестве лёгкой милицейской самокритики...

В жизни - иначе.

Когда сформулирована "генеральная линия", дальнейшее своё поведение власти могут строить так, что "неудобные" вопросы просто не должны возникать.

Главный приём здесь - за действительное выдают желаемое, создают виртуального противника, того, кто "играет в поддавки". Такого, которого можно было бы победить в уже свершившейся операции.

Во-первых, противник этот не оставляет властям иного решения, кроме силового. Террористы якобы не могут сформулировать ясные, конкретные и выполнимые требования, не просто лозунг "Вывод войск!", а осуществимый и контролируемый план начала этого процесса. Впрочем, впоследствии это утверждение оказывается ложью, но уже поздно: общественность об этом плане не узнала, а террористы, увидев, как их "обрезают" на телевидении, только сильнее обозлились, что не могло не сказаться на положении заложников. Но дело было сделано: стало ясно, что с такими переговоры невозможны, - остаётся только штурм.

Во-вторых, противник этот изначально готовит уничтожение всех заложников, так что любые потери при штурме, при силовом решении, будут "меньшим ущербом". С 23 октября нам всё время сообщают, что террористы готовы осуществить подрыв зрительного зала, с неизбежной гибелью всех, кто там находится. А существовала ли такая угроза "максимального вреда" 23-25 октября?

В-третьих, как раз в тот момент, когда по плану властей всё готово к штурму, этот противник должен уже от угроз переходить к делу. Объявляется, что террористы начинают планомерно и хладнокровно убивать заложников и поэтому приходится начать штурм, – “подчёркиваем, вынужденный”! И в Будённовске, и в Первомайском, и в “Норд-Осте” именно это говорилось в оправдание начала силовых действий - и всюду это было ложью.

В-четвёртых, дальше, вне зависимости от результатов, силовая операция объявляется успешной. Иногда эта версия живёт долго, как в Будённовске, где "больницу мы почти взяли, но политики зачем-то начали переговоры и всё испортили", - хотя не политики, а боевики прижали "Альфу" огнём к земле и вынудили отойти. Иногда миф рушится сразу, как в Первомайском, когда представитель ФСБ Александр Михайлов на голубом глазу утверждал, что-де "всех террористов уничтожили, но их унесла река", - а потом Радуев со товарищи неожиданно воскресли, и было очень неудобно.

И в "Норд-Осте" успех как "предотвращение максимального вреда" существовал только в сознании "силовиков", готовивших и осуществлявших штурм. Но уже после штурма здания Дома культуры на Дубровке и гибели всех террористов, которые могли бы что-то поведать о своих планах, мы почему-то поверили, что, по Гегелю, "всё действительное - разумно", и сочли финал трагедии если не лучшим из возможных (как нас пытаются убедить), то - неизбежным злом (что, в общем, то же самое). Таково уж человеческое сознание.

Ну а напоследок противник должен быть не только глуп, но и по определению монструозен - например, быть "международным террористом". Такое причисление снимает заодно вопрос о чеченской войне как о причине террора в современной России.

Общество принимает эти "простые и убедительные" объяснения. Почему? Наверное, потому, что нам так удобно. Поверхностная логика легче воспринимается. Да и на душе спокойнее.

Мало кто задаётся мыслью, что у другой стороны, возможно, были какие-то планы, не обязательно совпадающие с намерениями федеральных "силовиков".

Эти планы можно было бы реконструировать, если не приписывать заранее противнику те свойства и намерения, которые заведомо несут успех - если не реальный, то пропагандистский - стороне федеральной: та как раз и "лепит" под себя "удобного" противника, действия которого дополнительны к её планам и заранее ожидаемы.

Для такой реконструкции, напротив, стоило бы вспомнить альтернативные варианты развития событий - те, где успех доставался боевикам.

В самом деле, откуда такая уверенность, что у бараевцев был план: сидеть до конца в здании, а в случае чего - подорваться вместе с заложниками?

Между тем, на материалах дела можно построить по крайней мере ещё одну версию намерений террористов – по мнению автора, не менее правдоподобную, чем “общепринятая”.

Мало кто обратил внимание на то обстоятельство, что изначально террористический акт планировался гораздо более масштабным. Что намечались взрывы двух или трёх заминированных автомобилей и подрывы двух смертниц в день захвата заложников или в последующие два-три дня. Что в ходе террористической атаки планы террористов менялись, корректировались в сторону сокращения, причём вне зависимости от активности “силовиков”.

После подрыва одной машины у “Макдональдса” на Юго-Западе из другой, поставленной у Зала Чайковского, самими террористами было вынуто взрывное устройство. А после захвата "Норд-Оста" подрыв девушек-смертниц был вообще отменён.

Почему?

Главная цель террора - не убийство людей само по себе, а страх, резонанс в обществе. Видимо, террористы удовлетворились первоначальным эффектом. Резонанс был признан достаточным, и главная цель начального этапа террористический атаки, таким образом, уже была достигнута.

Теперь террористы могли сосредоточиться на окончании операции - а каком, собственно?

Складывается ощущение, что руководители террористов понимали: никак не удастся контролировать такую массу народу две-три недели переговоров, буде таковые начнутся, и - о чём бы ни договорились - их самих живыми не выпустят: был уже опыт Будённовска и Первомайского. Из того же опыта им было совершенно понятно: готовится штурм.

Всерьёз этот вопрос - как террористы планировали конец своей атаки? - не задавался. Мы привыкли видеть их в той роли, которую отвели им “силовики”. А что же собирались делать сами террористы? Сидеть и ждать? Ждать переговоров? Генерала Виктора Казанцева?

В ходе штурма между началом подачи газа в зрительный зал и его действием прошло значительное время - не секунды, не минуты и не десятки минут, а до трёх часов. Газ стали пускать - возможно, порциями - около трёх ночи, а в пятом часу главари террористов об этом знали определённо. Заложники по причине обезвоживания и многочасовой неподвижности были, несомненно, более ослаблены по сравнению с шахидками. Но многие из заложников успели понять, что идёт газ, сказать об этом соседям, попытаться начать дышать через платок. У находившихся в зрительном зале террористок было, тем более, достаточно времени, чтобы замкнуть цепи и подорвать заряды - ни одна этого не сделала. Почему? Боялись за свою жизнь? Ждали сигнала? Боевики, находившиеся вне зала, действию газа не подверглись. Террористы-мужчины какое-то время вели огонь из здания – стрельба затихала и возобновлялась не менее трёх раз. Но ни команду шахидкам не дали, ни сами не подорвали зрительный зал. Почему? Они-то могли за себя не опасаться - при обрушении перекрытий зала остальное здание устояло бы.

У двоих террористов были найдены при себе обратные билеты. На 27 октября были заказаны обратные билеты для ещё нескольких террористов - об этом их главари из захваченного зала договаривались с двумя находившимися за пределами оцепления сообщниками по мобильным телефонам.

На вооружении у террористов было много гранат и прочего оружия, которое они не использовали, хотя вели бой достаточно долго. Для чего тогда они запасали всё это?

Для прорыва.

По составу и количеству оружия, по поведению террористов в последний день и последнюю ночь, по их разговорам с заложниками можно с уверенностью предположить, что планировался ими уход из театрального центра, прорыв с боем. Именно так уходил отряд Радуева из Первомайского, именно так десятки раз успешно выходили из окружения - из Самашек и Галашек, из кольца "сплошного" и "тройного" - чеченские отряды в первую и во вторую войну.

Поспешный штурм предотвращал именно этот планировавшийся террористами прорыв с боем. Вариант развития событий с попыткой прорыва и ухода боевиков бойцы Центра специального назначения (ЦСН) ФСБ не репетировали: этого не хотели, об этом не думали, к этому не готовились.

А для этого террористам, кстати, вовсе не нужно было подрывать здание.

Получается, что, вполне вероятно, нам один "вред" подменили другим. Большим или меньшим – вопрос: все далеко не очевидно. Важно, что эту версию, - основанную, отметим, исключительно на материалах уголовного дела! – просто-напросто исключили из общественного обсуждения.

Если не с чем сравнивать исход, при котором погиб каждый восьмой из освобождаемых, в том числе и дети, наверное, проще его оправдать.

*****

В первые дни с количеством террористов следствие явно путалось. Какие цифры нам не назывались? Плюс-минус десяток.

Да, теперь следствием окончательно утверждено и всё время повторяется, что их было сорок и что все они убиты. Заметим, во-первых, что при этом остались неопознанными четыре мужских и три женских тела. Во-вторых, в "Постановлении" указано, что Шамиль Басаев привлек к осуществлению теракта не менее 52 человек (сам Басаев говорил о семидесяти!), из которых 40 убиты и трое проходили по делу о взрыве у "Макдональдса".

А где остальные?

Ясно, что этот вопрос мучил сначала руководителей операции, потом - тех, кто расследовал её итоги. Они, похоже, с самого начала штурма были, прежде всего, озабочены отчётом о выполнении поставленной задачи: "не упустить никого".

Тела заложников описывали вперемешку с трупами террористов, а некоторые потом и лежали с ними вместе в Лефортовском морге - как тела Влаха и Митина.

Это давало в дальнейшем простор для подтасовок - всё для того, чтобы вогнать результаты расследования в прокрустово ложе заданной версии.

Желание отчитаться перед начальством, особенно - перед "первыми лицами" творит порою чудеса. Так, начавшийся 31 января 2000 года организованный выход боевиков из Грозного федеральное командование заметило только на вторые сутки. Боевиков пытались остановить, бомбя, блокируя и “зачищая” сёла на пути их отхода, - правда, без особого успеха. Но генералы ухитрились представить этот "ситуативный дизайн" как "операцию "Охота на волков", как реализацию хитроумного замысла.

Так же и с "Норд-Остом". Руководители отчитывались об успешном выполнении запланированной операции. В то, что "всё идёт по плану", поверили, похоже, и те, кто решительно не согласен с утверждением об "успехе". Только так, например, могла родиться бытующая теперь версия о том, что на Дубровке усыпляющий газ "испытывали". Версия "опытов" сомнительна: было заведомо известно, что газ действует не мгновенно и что всё может закончиться взрывом - а по обгоревшим фрагментам тел результаты эксперимента определять было бы затруднительно.

Газ, похоже, был применён совершенно спонтанно: вот, поскребли по сусекам, что-то нашли, ничего другого нет, - пустим и посмотрим, что будет. Так что газ был не только не мгновенного при использовании в таком большом объеме, но ещё и непредсказуемого действия.

Многие помнят показанное по всем телеканалам посещение Владимиром Путиным больницы - президент подходит к пациенту, который выглядит поздоровее остальных и находится в сознании, и говорит: "Я-де рад, что удалось спасти заложников!" - а в ответ получает: "Спасибо, но я вообще-то не заложник, я МЧСовец..." - этот пассаж потом отрезали. Да, пострадали не менее семи сотрудников МЧС и один пожарный. Им не дали респираторов - тем, кто пошёл вслед за спецназом, чтобы спасать уже вроде бы спасённых, не было дано никакой защиты!

Это ведь вряд ли было запланировано! И нет большой разницы - то ли не предусмотрели защиту ни для кого, кроме своих (то есть спецназа), то ли вообще не подумали о воздействии газа на кого-либо, кроме террористов, то ли и то, и другое. Это общий стиль последних одиннадцати лет "борьбы с бандитами и террористами": есть "наши" - и есть "они", и война идёт будто в пустыне, не задумываясь об остальных живущих здесь людях до какого-то момента. Потому что не сразу после, не в первую же минуту встаёт вопрос о цене одержанной "победы".

Так же и на Дубровке. Всё было спонтанно - и теперь все следы этой спонтанности надо было подчистить, превращая реальные непредсказуемость и хаос - в видимость планомерного и успешного выполнения поставленной задачи.

Образ действий власти в ходе всех широкомасштабных террористических актов последних лет, не меняясь по сути, раз от раза усугубляется. От лжи оправдывающейся – к наглой. От замалчивания провалов и неудач – к именованию их победами. От безнаказанности тех, кто допустил гибель людей, – к новым и новым их награждениям.

Причин тому много.

Попустительство и трусость общества – только одна из них, но - важнейшая.

Любой исход действий “силовиков” будет объявлен успешным, пока “обслуживающий персонал” - следователи, журналисты, и т. п. - будет готов выполнить “любой приказ любого правительства”. Пока слова “репутация”, “уважение коллег” и так далее - остаются лишь словами.

Как, например, чувствуют себя эксперты, подписавшие заключение о "безвредном газе"? Почему они не "прославлены" на миру и, прежде всего, - в своём научном сообществе? Или им подают руку, делая вид, что не знают об их “заслугах”?..

Как лечить болезнь?

Гласность должна быть своевременна - так, чтобы влиять на события, а не описывать их, отставая от выстраиваемых “обслуживающим персоналом” версий. Чтобы, по крайней мере, не дать “Министерству правды” отредактировать прошлое.

См. также:
Превратности метода
Разговор после "Норд-Оста"
Показания истцов по делу “Норд-Оста”

24 октября 2005, 09:27

Полит.Ру
http://flb.ru/info/35027.html
Николай Богданович
25.10.2005