Первая жертва амнистии

Штаб мятежной прокуратуры

На бывшую дачу Казанника в правительственном дачном поселке "Архангельское" я приехал около пяти часов вечера в понедельник. Вряд ли мы сильно ошибемся в своих догадках, что это далеко не лучшая дача в поселке. Обстановка внутри показалась мне нежилой, если не считать неубранной постели со скомканным одеялом и казенным покрывалом, употребляемым, как видно, для тепла, которую я разглядел сквозь открытую дверь одной из комнат.

Мы не говорили с ним по душам с октября, когда я приходил в Генеральную прокуратуру визировать первое интервью, взятое по случаю инаугурации.

Я допустил тогда в разговоре с ним некоторую бестактность, сказав, что не поздравляю его с назначением на должность Генерального прокурора России, а подожду со своими поздравлениями до освобождения от нее. Я был почему-то уверен, что ждать мне придется недолго.

- Мне мало приходилось работать в больших коллективах, но нигде я не чувствовал себя так хорошо, как в Генеральной прокуратуре. Мы быстро привыкли друг к другу. Однажды мой заместитель сделал толковый доклад, и я его поблагодарил. Он чуть не расплакался: "Алексей Иванович, я работаю в прокуратуре не один десяток лет, а слово "спасибо" слышу впервые"...

- Такое единодушие в прокуратуре может быть понято только как признак ее деполитизации, иначе конфликты были бы неизбежны. Например, с вашим заместителем Кравцевым, который на коллегии Прокуратуры СССР в августе 1991 года голосовал в поддержку ГКЧП.

- Я покончил здесь с политикой полностью. После назначения на меня сразу началось давление по кадровым вопросам. Главы администрации с мест пытались отделаться от своих прокуроров. Вы не представляете, какие мотивы выдвигались в их записках: "Проявлял колебания в дни октябрьских событий"... И резолюция президента: "Снять и доложить". Но я не уволил ни одного. И все увидели: Генеральный прокурор требует не личной преданности, а преданности закону.

У прокуратуры появилась нравственная основа - так мне говорили сотрудники. Чем дальше, тем легче и интереснее мне становилось тут работать. И подавать в отставку до постановления Государственной думы об амнистии я совершенно не собирался. Но после вступления этого решения в законную силу у меня не было другого выхода, кроме как выполнить его и уйти в отставку. Потому что дело об октябрьских событиях в Москве было уже почти расследовано нами, и материалы свидетельствовали скорее о виновности обвиняемых.

- Если вы не были согласны с постановлением об амнистии по существу, у вас был и другой выход. Вы могли уйти в отставку, не ставя свою подпись на постановлении о прекращении этого дела.

- Если бы я отказался выполнить решение об амнистии, значит, я молодец, значит, мне надо работать и дальше и дальше нарушать закон. После объявления моего решения об отставке на коллегии в прошлую пятницу ко мне в кабинет зашли все мои заместители: Кравцев, Узбеков, Денисов и Землянушин. И все как один заявили, что собираются подать в отставку вслед за мной.

(В подстрочнике к этому свидетельству Алексея Ивановича замечу, что его прощальная речь перед работниками прокуратуры утонула в овациях, однако ни одного заявления об отставке от кадровых работников на сегодняшний день так и не поступило, и это многое ему самому должно бы объяснить).

- С нравственной точки зрения вы должны были пережить тяжелую драму?

- Здесь вы ошибаетесь, что я действовал как нравственный человек. Я действовал как юрист...

Человек ниоткуда

Последняя реплика Алексея Ивановича, произнесенная без малейшей запинки или аффектации, заставила меня споткнуться в разговоре, и дальше мой диктофон некоторое время воспроизводит только шипение собственной пленки. Это довольно характерно, что его логика часто ставит собеседника в тупик, она какая-то иная, чем общепринятая, нормальная.

- Постановление Думы стало для прокуратуры неожиданностью?

- Ни в коем случае. Как только Ельцин вышел с идеей общеуголовной амнистии, я имел с ним беседу. Я сказал, что Дума может существенно расширить круг субъектов амнистии за счет дел, которые нами сейчас расследуются. Он сказал: ну нет, они не решатся. Я повторил, что Дума возьмет на себя большой грех, но у меня не будет другого выхода, кроме как исполнять ее решение. Он опять повторил: они на это не пойдут...

Свидетельство Казанника здесь проливает некоторый свет на горячо обсуждаемый ныне вопрос, действительно ли для команды президента выпад Думы оказался полной неожиданностью или здесь кроется какой-то с их стороны более изощренный маневр. Ничего не кроется. Президента в очередной раз подвела самоуверенность, в основе которой лежит либо недостаток информации, либо односторонность, тенденциозность в ее подаче.

- Накануне, когда появились сведения о том, что совет Думы 23 февраля поставит пакет на голосование, в прокуратуре обсуждались какие-то ближайшие ее шаги?

- Ну что вы? Зачем же прокуратуре обсуждать эти шаги? Разве это можно?

- Принимая постановление об амнистии, Дума и не рассчитывала, что постановление будет выполнено так быстро. Вы разрушили, в том числе, и ее игру.

- Я только выполнил требования закона...

Сквозь дачную тишину на пленке слышно, как отворилась дверь: вошел помощник Казанника, а может, его телохранитель, а может, шпион за ним, а может, просто друг. Он шепотом говорит, что приехало "CNN". Казанник повязал галстук. Я слышу через открытую дверь, как он отвечает в объектив: "Нет, сегодня я бы не уступил место Ельцину, если бы вернулся на тот первый съезд народных депутатов. Я разочаровался в тех, которые называют себя демократами"... Дача номер шестнадцать осветилась изнутри юпитерами, и в комнате стало заметно теплее.

Все чаще приходит на ум, что многое из происходящего сегодня в России не может получить адекватного объяснения ни в ученых терминах политологии, ни, тем более, с помощью ограниченного арсенала традиционной журналистики. Тут на самом деле потребен инструмент скорее художественного исследования. Что касается Алексея Казанника, то его незаурядная фигура, безусловно, достойна романа. Может быть, даже научно-фантастического.

Например: однажды на одну довольно-таки отсталую и нескладно организованную планету (давайте назовем ее сугубо условно, скажем, "Совок-93") занесло некоего инопланетянина. При катапультировании у него слегка отшибло память, поэтому он забыл о своем происхождении и начал худо-бедно укореняться на "Совке": женился, растил детей, профессорствовал. А от инопланетянства у него остался только странный акцент необъяснимого происхождения да еще образ мысли - ну совершенно инопланетянский и мало кому тут понятный. И все бы, в общем, ничего, но однажды в трудную минуту главному управителю "Совка-93" вздумалось назначить этого инопланетянина верховным атторнеем планеты. Как могла прийти в голову управителю такая мысль, сказать, конечно, трудно. Может, она тоже была внушена ему из космоса. В научно-фантастическом жанре это допущение совершенно естественно...

"CNN" освободил площадку, и нам пора вернуться, подражая в настырности следствию, к разговору о том, что и в какой последовательности происходило 24 - 26 февраля, после принятия решения о политической амнистии, но до реального выхода обвиняемых из Лефортовского СИЗО. Цитируемые ответы получены от Алексея Казанника 28 февраля, в понедельник, у него на даче, от Юрия Батурина и Георгия Сатарова 1 марта, во вторник, в Кремле.

Перекрестный допрос

КАЗАННИК. Я насторожился в четверг, когда Батурин заявил, и об этом сообщили по телевидению, что принятый Думой документ это акт помилования, а не амнистии. Я находился на больничном, но ситуация складывалась чрезвычайная, и я пригласил четверых своих заместителей сюда, на дачу. Они приехали в первой половине дня в пятницу. Как раз в это время позвонили из Москвы, из Генеральной прокуратуры, и сообщили, что на мое имя пришел срочный пакет от президента. Я распорядился привезти его сюда. Это была записка Батурина. На ней была резолюция Ельцина: Казаннику, Голушко, Ерину: руководствуйтесь данными разъяснениями. Капкан захлопнулся. Я позвонил Батурину и сказал, что его записка сомнительна. Тогда он сказал: звоните президенту.

БАТУРИН. Короткую записку на имя Ельцина я написал в виде своих соображений, а вовсе не для того, чтобы давать руководящие указания Казаннику. Какую именно резолюцию наложил на ней президент, я не знаю, но весьма сомневаюсь, что Казанник воспроизвел ее точно.

КАЗАННИК. На этот раз мне действительно удалось связаться с президентом. Я сказал: Борис Николаевич, отзовите ваши указания. Он сказал: "Нет!". Я сказал: прокуратура обязана исполнять постановление Думы - "Нет!". Мы их выпустим, мы вынуждены это сделать. - "Нет!".

Мои заместители сидели здесь, в этом кабинете, но разговора не слышали. Мы приняли решение ехать в Москву, в генеральную прокуратуру. Я составил текст письма об отставке. Коллегия Генеральной прокуратуры собралась около шестнадцати часов. Она единодушно поддержала все мои решения. Потом я снова позвонил Батурину в Кремль и сообщил, что еду к нему с письмом об отставке.

САТАРОВ. Казанник ехал от Пушкинской до Кремля часа полтора. Я почти все это время находился у Батурина в кабинете. Приходили и уходили разные люди.

БАТУРИН. Я тут никого к его приезду специально не собирал.

КАЗАННИК. Когда я собрался спуститься к машине, в прокуратуру позвонил Александр Коржаков: "Вы собираетесь ехать с письмом к Батурину, да?". - Да. - "Вот и хорошо. Мы вас здесь все и встретим. Какого там у вас еще выхода нет? Мы поможем вам найти этот выход"...

КОРРЕСПОНДЕНТ. В голосе Коржакова была угроза?

КАЗАННИК. Угроза, может быть, и была. Но интонация - это не доказательство. После звонка Коржакова я, опасаясь, что мое письмо об отставке может быть перехвачено, заготовил второй экземпляр точно такого же письма и по дороге к Батурину занес его помощнику президента Виктору Илюшину - единственному, с кем у меня установились нормальные отношения, - и попросил утром передать конверт президенту. Я зашел к нему буквально на минуту, и меня никто там не видел.

Потом я пришел в кабинет Батурина, там находились, кроме него самого и Сатарова, Ильюшенко, Ерин, Коржаков и Барсуков, были и еще какие-то лица, мне незнакомые. Разговор продолжался до одиннадцати часов вечера. На меня давили, предлагая самые безумные варианты, как не исполнять решение Думы об амнистии, и требуя, чтобы я забрал назад письмо об отставке, которое я положил на столе у Батурина. В конце концов я согласился на следующий день направить запрос Рыбкину о некоторых деталях выполнения постановления Думы и забрал конверт с заявлением об отставке со стола Батурина. О существовании дубликата у Илюшина они не знали...

- Этот конверт у вас?

- Да. Хотите посмотреть?..

Алексей Иванович вышел из кабинета в другую комнату, в ту самую, через дверь которой я заметил неубранную постель, долго шуршал там бумагами, потом вынес обычный канцелярский конверт, адресованный президенту Ельцину и на тыльной стороне в пяти местах опечатанный чернильной печатью прокуратуры. С пергаментным треском он принялся расковыривать этот пакет.

Перекрестный допрос (продолжение)

Прежде чем продолжить цитирование показаний, мне кажется необходимым попытаться понять настроение, с которым Казанник в последний раз переступил порог кабинета Батурина.Увидев здесь Коржакова, Ильюшенко и Ерина, он сделался, как еж, спрятавший голову под колючки, и, конечно, никаких аргументов уже не воспринимал. Возможно, если бы Батурин поговорил с ним наедине, все могло бы повернуться по-другому. Но как и зачем попал сюда начальник личной охраны президента Александр Коржаков?

Батурин утверждает, что никого не ставил в известность о приезде Казанника. Батурин и Сатаров не очень хотели распространяться о том, кто еще находился в кабинете при их встрече с Генпрокурором, однако, когда я назвал фамилии, перечисленные накануне им самим, они не могли опровергнуть присутствия этих лиц.

Казанник, конечно, не ошибся в том, что гости Батурина собрались в его кабинете именно для того, чтобы на него, Казанника, нажать. Он подробно рассказывал мне, как это делалось и раньше, в том числе, с целью заставить "ускорить" расследование дела об октябрьских событиях, свернув его до программы военно-полевого трибунала, изъять из прокуратуры Москвы дело о так называемом "трастовом договоре Руцкого" и убрать прокурора Москвы Геннадия Пономарева.

Алексей Казанник со стойкостью, которую трудно в нем было заподозрить, выдерживал это давление, но пружина критически сжималась под колоссальным напряжением. Она распрямилась и выстрелила 26 февраля, открыв ворота Лефортова перед инициаторами октябрьского кровопролития.

К сожалению, в президентском окружении большинство оказалось за людьми, не способными понять, что не весь биологический вид гомо сапиенс одной и той же с ними породы. Например, есть люди, которых в силу их подозрительности очень трудно обмануть, но можно, поторговавшись, купить. А есть и такие, которых обмануть и обвести вокруг пальца очень даже легко, но зато жать на них совершенно бесполезно, это приводит только к прямо противоположному результату.

САТАРОВ. Никто тут не склонял его к беззаконию. Речь не шла о том, чтобы вообще не выполнять решение Думы об амнистии, а только о том, чтобы сделать это по всем правилам. Конечно, это заняло бы еще какое-то время, но за это время можно было бы решить вопросы о политических (не репрессивных) гарантиях против подстрекательства со стороны освобождаемых. У нас была договоренность с Иваном Рыбкиным о встрече для такого разговора.

КАЗАННИК. Меня удивляет позиция Рыбкина. Я не понимаю, что тут можно обсуждать. Все последствия надо было обсуждать до принятия решения.

САТАРОВ. К концу разговора в пятницу у нас стало складываться впечатление, что он начал соглашаться. Он уже не возражал. Обещал утром направить запрос Рыбкину по поводу деталей выполнения постановления об амнистии. Более того, утром он это письмо отправил и получил ответ, правда, не от Рыбкина, а от Виктора Илюхина и Владимира Исакова. Но получил он его, видимо, уже в то время, когда шло освобождение из Лефортово. Мы с Рыбкиным узнали об этом одновременно около 17 часов в тот момент, когда я привез ему письмо президента. Это был шок.

БАТУРИН. Казанник согласился забрать заявление об отставке у меня со стопа, а о существовании дубликата у Илюшина мы ничего не знали.

КАЗАННИК. Когда в пятницу около полуночи я вернулся на дачу, раздался звонок Илюшина: "Говорят, вы забрали заявление от Батурина?" - Да. -"Ну так, может, и мне придержать свой экземпляр?" - (со вздохом, иллюстрирующим его давешнее состояние): - Ну, придержите... Я понял, что меня хотят обмануть, и у меня остался единственный выход: собрать пресс-конференцию и заявить об отставке на ней публично.

БАТУРИН. Он во всяком случае обещал, что не начнет действовать с самого утра, а даст хотя бы двухчасовую передышку, совершенно законную и необходимую для выполнения формальностей.

КОРРЕСПОНДЕНТ. Что за это время могло быть сделано?

БАТУРИН. Ну, если Казанник не звонит Рыбкину, может быть, Рыбкин нашел бы время позвонить Казаннику. Например. Накануне он мне сказал совершенно ясно, прощаясь: такая передышка - это все, что я могу вам обещать. Но утром до одиннадцати мы не могли его найти даже через спецкомутаторы. Около одиннадцати Ильюшенко сообщил, что они прячут его в кабинете Узбекова. Я позвонил туда и спросил, что происходит.

КАЗАННИК. Когда позвонил Батурин, я ему сказал, что отправил письмо Рыбкину, но пока осуществляется первая фаза амнистии. Следователи поехали в Лефортово объявлять постановление обвиняемым. Я ничего не говорил ни о том, что их сегодня выпустят, ни о том, что их не выпустят.

САТАРОВ. До самого момента выхода заключенных из следственного изолятора мы были уверены, что это не произойдет до нашего соглашения с Рыбкиным. Казанник, как нам казалось, предоставил такие гарантии...

Помощники президента утверждают, что бывший Генеральный прокурор попросту их обманул. Казанник стесняется признаваться в этом прямо, но, в общем, и не скрывает. Да, он их надул. Он не согласился на ту меру нравственного компромисса, которую предлагал ему Батурин, чтобы не отменить, но оттянуть выход на свободу инициаторов кровопролития, и которая, на мой взгляд, являлась в такой ситуации приемлемой. Он предпочел другой компромисс с самим собой и солгал Батурину, действуя в интересах высшей законности, как он ее понимал.

Президентский аппарат не сумел с ним справиться и просчитать его действия, потому что они-то его, увы, не поняли. А он позволил себе слишком большую роскошь, захотев остаться самим собой на посту Генерального прокурора такой страны и в такое время. Очередной опыт совмещения индивидуальной нравственности и политической ответственности в его лице, увы, не удался.

Семью свою из Омска перевезти в Москву он так и не успел. Имуществом не обзавелся. Оно ему и не нужно, у него другая совсем энергетика. Но, попав в чужую и нездоровую атмосферу, инопланетянин чрезвычайно нуждался в человеческом тепле и участии. Таким теплом его сумели окружить, пусть притворно, в аппарате Генеральной прокуратуры.

Конечно, они его охмурили, как в "Золотом теленке" Адама Козлевича охмурили ксендзы, которым на самом деле просто приглянулся его автомобиль. Аппаратчиков прокуратуры Казанник устраивал идеально, позволяя под броней высоких лозунгов о законности беззаботно продолжать прежнюю жизнь "Совка". Да кто бы еще, кроме инопланетянина, мог поверить в столь чудесное превращение бывших волков в ягнят? Такого не бывает даже в научно-фантастических романах. А какой шанс, прикрывшись санкцией самого Генерального, поквитаться с Ельциным за разгон КГБ? А поссорить с ним Батурина? Это же не просто оперативная комбинация, это же целая песня, гимн!

Эпилог в духе научной фантастики

Под занавес нашего разговора Алексей Иванович в очередной раз ошарашил меня своим ответом на вопрос, собирается ли он заниматься политикой, которая, должно быть, ему сильно опротивела.

- Да, она мне действительно очень опротивела, именно поэтому я думаю теперь, что мне, может быть, стоит заняться ею всерьез, не наскоком...

Алексей Казанник, отбывший, как известно, в Омск, не имеет ни денег, ни Команды, ни поддержки в правительственных кругах. Он собирается заняться политикой точно так, как Дон-Кихот сражался с ветряными мельницами. С точки зрения здравого смысла это, помягче сказать, - чудачество, пожестче - идиотизм.

Но это только в рамках той плоской и, в общем, убогой логики, которая стала на известное время господствующей на "Совке-93". Но есть и другая. Поэтому вот в заключение мой авторский научно-фантастический прогноз.

Бывший Генеральный прокурор Казанник возбудил уголовное дело против Жириновского за пропаганду войны. Щелковский райнарсуд Московской области вынес решение о том, что выигранные Жириновским по соответствующему округу выборы являются недействительными. Теперь нет никаких препятствий для их очного поединка.

Итак, Жириновский, если не струсит, выставляет свою кандидатуру по новой. Но против него выставляется Казанник - в вакантном Щелковском избирательном округе. И Жириновский проигрывает. Потому что на сегодняшний день на "Совке-93" это единственный (человек?), который просто вырвет волосок из своей бороды, дунет - и нету никакого Жириновского. Ибо, как написано в одной старой умной книжке: "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его".

Известия
http://flb.ru/info/25047.html

05.03.1994