Государственный недоворот

18 августа 1991 года группа руководителей СССР прибыла в Форос к президенту Михаилу Горбачеву. На следующий день в СССР было объявлено о переходе власти к Государственному комитету по чрезвычайному положению, вошедшему в историю под аббревиатурой ГКЧП. В Москву и другие крупные города России были переброшены войска. Так начался трехдневный путч, который привел к запрету КПСС и в конечном счете к прекращению существования страны под названием Союз Советских Социалистических Республик.
За десять лет участники тех событий привели в порядок воспоминания, согласовав их со своей совестью и со своей дальнейшей судьбой. В представленном виде они уже готовы стать историческими свидетельствами.

"Горбачев сказал: 'Шут с вами, делайте как хотите!'"

Валерий Болдин, в августе 1991 года глава администрации президента СССР.
- Как возник ГКЧП?
- Если помните, вернувшись из Фороса, Горбачев сказал знаменательную фразу: "До конца я все не скажу". И не обманул. ГКЧП начинался вовсе не в августе 91-го, а гораздо раньше. Началось все с жесткого противостояния двух президентов - союзного и российского. Ельцин не простил Горбачеву своего изгнания из Политбюро в 1987 году. Возглавив Россию, он начал активно раскачивать Союз. Ельцин понимал, что у России большой вес и, если она начнет сокращать выплаты в бюджет, дотационные республики вроде Таджикистана или Прибалтики просто не смогут существовать. Так и вышло. Чувствуя, что теряет точку опоры, Горбачев в начале 1990 года пригласил к себе группу членов Политбюро и Совета безопасности - всех тех, кто впоследствии вошел в ГКЧП (среди них были Крючков, Язов, Бакланов) - и поставил вопрос о введении чрезвычайного положения.
- Вы не оговорились? В начале 90-го, а не 91-го?
- Не оговорился, именно в начале 90-го. Все, кого Горбачев тогда позвал, идею ЧП поддержали, особенно учитывая нарастание националистических, центробежных тенденций в Прибалтике и Закавказье. И у нас, в аппарате Горбачева, начали готовить концепцию ЧП. Но в 1990 году ее так и не разработали - главным образом потому, что, не считая апрельских событий 1989 года в Тбилиси, обстановка в целом оставалась стабильной. А в 91-м она настолько накалилась, что достаточно было спички. Власть Горбачева становилась все более эфемерной: без России он ничего не мог сделать. Чувствуя, что Горбачев теряет власть, Ельцин начал вести себя активнее. При обсуждении нового союзного договора он практически диктовал республиканским руководителям свою волю. А те не только прислушивались к Ельцину, но и брали с него пример самостоятельности и независимости. Ельцин все больше берет инициативу в свои руки - Горбачев сходит с ума от отсутствия информации. В конце концов Горбачев понял, что сепаратные переговоры Ельцина с руководителями республик приведут к его окончательному отстранению от власти, и активизировал деятельность силовых структур по введению чрезвычайного положения.
- Как активизировал?
- Сознавая, что традиционные методы здесь не помогут, он вызвал тех, с кем уже обсуждал вопрос чрезвычайного положения, отдал им необходимые распоряжения и ушел в отпуск. Как можно было идти в отпуск в столь напряженной обстановке?! Но Горбачев все любил делать чужими руками. Когда готовились тбилисские, вильнюсские, рижские события, он давал Язову устные распоряжения. Тот говорил: "Мне нужен письменный приказ". А Горбачев отвечал: "Достаточно моего слова". Так и здесь. Горбачев не хотел присутствовать при той драке, которая должна была разгореться. Он знал (а возможно, и сам дал команду), что во время его отпуска случится то, что случилось.
- 18 августа 1991 года вы вместе с будущими гэкачепистами летали к Горбачеву в Форос. Он санкционировал ГКЧП?
- Мы полетели вместе с Шениным, Баклановым, Варенниковым и Плехановым. "Что вы там задумали?" - встречает нас Горбачев. От этого вопроса у всех глаза на лоб полезли от удивления: он говорил так, словно все уже не было окончательно решено. В конце концов Горбачев сказал: "Шут с вами, делайте как хотите!" - и даже дал несколько советов, как лучше, с его точки зрения, ввести чрезвычайное положение. Вернувшись в Москву, мы доложили обо всем Крючкову, Язову, Павлову, Лукьянову. Все понимали, что Горбачев не мог открыто заявить: "Да, мол, давайте!"
- Почему?
- Горбачев мечтал руками ГКЧП сместить Ельцина. Однако оснований для этого никаких не было, поскольку Ельцин пользовался большой поддержкой, о чем КГБ информировал Горбачева. Сам ГКЧП репрессий против неугодных политиков не готовил. Цель его была взять на себя ключевые пункты управления, навести порядок в стране. Да что могли сделать эти рафинированные Язов, который писал на службе стихи, Крючков, который большую часть жизни провел на дипломатической работе?!
На этот раз Горбачев, который раньше умело добивался своих целей, оставаясь в стороне, просчитался и стал изображать из себя мученика - вернулся в Москву чуть ли не в арестантской пижаме. Заявил, что он ничего не знал, что у него были отключены все телефоны и вообще не было связи с внешним миром. Хотя доподлинно известно, что он кое с кем в Москве связывался. Кроме того, американцы предупредили о подготовке переворота и Горбачева, и Ельцина заранее. Тогда Горбачев кому-то из своих сказал: "Болтуны вы все".

"Саша, завтра будет предпринята попытка сместить Горбачева"

Джеймс Бейкер, в 1991 году госсекретарь США. Отрывок из книги "Политика дипломатии".
Четверг, 20 июня 1991 года, выдался солнечным. Я находился в Берлине на форуме министров иностранных дел... Сидя в номере гостиницы, я строил планы на вечер. Вдруг ко мне ворвался исполнительный секретарь госдепа Боб Пирсон.
- В Main State только что получили "молнию" от посла Мэтлока из Москвы!
У меня волосы встали дыбом: "молнию" отправляли лишь в чрезвычайной ситуации - в случае объявления войны или нападения на посольство.
Текст гласил: "В Спасо-хаус (резиденция американского посла в Москве.- Ъ) приходил мэр Москвы Попов, хотел видеть Мэтлока по неотложному делу. Он не стал говорить вслух и написал: 'Против Горбачева готовится переворот'".
- Ларри Иглбергер выехал в Белый дом, чтобы встретиться с президентом,- объяснил Пирсон.
- Нужно предупредить Горбачева! - воскликнул я.- Давайте позвоним Бушу, и, если он не будет возражать, немедленно пригласите ко мне Бессмертных (министр иностранных дел СССР.- Ъ).
Через десять минут я разговаривал с президентом Бушем. Он уже попросил Ларри рекомендовать Мэтлоку организовать встречу с Горбачевым и согласился, чтобы я встретился с Бессмертных.
Через пятнадцать минут Бессмертных уже сидел у меня в номере.
- Саша,- начал я,- осведомленные источники сообщают, что завтра будет предпринята попытка сместить Горбачева. Насколько мы понимаем, в ней примут участие Павлов, Крючков, Язов и Лукьянов. Мэтлок просил Горбачева его принять. Вам нужно позвонить Горбачеву и четко сказать, что эта встреча очень важна, но по телефону не объяснять почему (возможно, телефоны прослушиваются КГБ).
Поблагодарив меня, Бессмертных отправился к Горбачеву, чтобы передать мои слова. Тем временем президент Буш проинформировал обо всем президента России Бориса Ельцина, который находился в США с визитом.
Несколько минут спустя Мэтлок уже входил в кабинет Горбачева в Кремле. Он передал наше предупреждение, но советский президент не проявил ни малейших признаков беспокойства, сочтя саму идею переворота фантастической. Он был твердо убежден, что никто не может его свергнуть.

"Горбачев обещал прилететь, даже если ему отрежут ногу"

Олег Бакланов, в августе 1991 года секретарь ЦК КПСС, заместитель председателя Совета обороны СССР, член ГКЧП.
- Кто предложил создать ГКЧП?
- Я узнал о создании комитета от Горбачева, который еще за год или полтора до августа 1991 года, почувствовав, что его политика приходит в тупик, на одном из совещаний высказал мысль о создании некоего органа, который в случае чрезвычайной ситуации мог бы вмешаться, чтобы поправить положение в стране. Но данный орган должен был быть конституционным, то есть оформлен решением Верховного совета. Вот тогда-то я впервые услышал о ГКЧП. А предпосылкой к созданию такого комитета послужили события в Баку, Тбилиси и Прибалтике. Да и Ельцин в Москве возбуждал умы москвичей. Поэтому соответствующие органы стали разрабатывать статус ГКЧП. Я знаю, что и Верховный совет обсуждал и даже принял статус ГКЧП.
Если говорить конкретно об августовских событиях, то необходимость создания ГКЧП возникла после того, как 17 или 18 августа одна из газет напечатала материалы новоогаревских посиделок, где, по сути, Горбачевым, Ельциным и иже с ними был подготовлен документ о роспуске Советского Союза. Причем уже 21-го Горбачев был готов его подписать.
И вот в этих условиях мне в санаторий "Барвиха", где я отдыхал с женой, позвонил то ли Крючков, то ли Болдин и попросил подъехать, чтобы обсудить ситуацию в связи с появлением данного документа в печати. Ведь на тот момент всего шесть или восемь республик были готовы подписать союзный договор, а остальные нет. И мы приняли решение встретиться с Горбачевым и спросить его, как же можно подписывать такой документ. Ведь не было даже всенародного осуждения. Более того, 76% населения на мартовском референдуме высказались за то, чтобы жить в едином государстве.
- Когда вы 18 августа прилетели в Форос, Горбачев вас нормально встретил?
- Нормально. Мы же не разбойники, мы приехали просто поговорить. Правда, Горбачев был какой-то помятый и перепуганный. Сейчас-то я понимаю, почему он был перепуганный. Мы-то думали, что он заблуждается, а он-то знал, что он предатель.
- Он согласился, что надо спасать страну?
- Его трудно было понять. С одной стороны, он вроде соглашался, а с другой - нет. Например, он нам сказал: "Давайте я вам подпишу бумагу о созыве Верховного совета". Подержал эту бумажку, повертел ее, а потом вдруг говорит: "Зачем же я вам ее буду подписывать, когда вы все здесь. Вы скажите Лукьянову, чтобы он собирал Верховный совет".
- А вы не предлагали ему вернуться с вами в Москву?
- Да, но Горбачев стал сразу же говорить, что не может ехать в Москву, потому что он сидит в корсете и у него отнялась нога. По этой же причине он не захотел, чтобы руководство страны и главы республик собрались у него, чтобы обсудить создавшееся положение. Но в то же время заявил, что он в любом случае прилетит в Москву на подписание договора, даже если ему отрежут ногу. Меня эта фраза просто повергла в шок. Кто ему собирался отрезать ногу? Вроде не было такой необходимости. В общем, в конечном счете был нелицеприятный разговор, в заключение которого Горбачев сказал: "Ну хорошо. Давайте действуйте сами". Он как бы дал "добро".
- И вы начали действовать. Как подбирались кандидатуры в состав ГКЧП?
- Это детали, которые уже трудно вспомнить.
- Чем занимался три дня комитет?
- Он собирался несколько раз, решал текущие вопросы и старался сделать все, чтобы не было стычек, которые привели бы к трагическим событиям, таким как на Садовом кольце.
- А армию зачем ввели?
- Армию ввели, потому что это было предусмотрено статусом ГКЧП, чтобы охранять телеграф, почту, Верховный совет и Кремль.
- Что, была угроза?
- А что, подписанный Ельциным указ о том, что не надо переводить в Союз налоги из республики,- это вам не угроза? Когда, по сути дела, он решил, что РСФСР не входит в СССР. Надо же было как-то стабилизировать ситуацию.
- Войсками?
- А чем же?
- ГКЧП находился все три дня в Кремле?
- Мы были там, где это было необходимо. Что толку три дня сидеть в Кремле? За три дня там с тоски можно было бы умереть. Может, нам еще в подвале нужно было сидеть? Это Ельцин прятался в подвале, откуда его чуть в американское посольство не увезли. Хорошо, что у него ума хватило в посольство не поехать, а то совсем было бы стыдно.
- А Ельцина вы собирались арестовать?
- Если бы было решение арестовать Ельцина, он был бы арестован. Да не только Ельцина, но и любого можно было арестовать. Но разве в этом смысл? Функция ГКЧП была в том, чтобы стабилизировать ситуацию, то есть собрать Верховный совет и рассмотреть на нем сложившуюся ситуацию. И если бы Лукьянов собрал Верховный совет не 26-го, а сразу, то, думаю, судьба Горбачева была бы решена. Я считаю, Верховный совет можно было собрать быстро. Ведь Ельцин собрал свой 21-22 августа. И все там сидели и радовались, как разрушается родина.
- Что бы ждало страну, если бы победил ГКЧП?
- Светлое будущее.

"Когда мне предложили войти в ГКЧП, я отказался"

Анатолий Лукьянов, в августе 1991 года председатель президиума Верховного совета СССР.
- Члены ГКЧП впоследствии не раз упрекали вас в том, что вы не созвали внеочередной съезд народных депутатов. Почему вы так поступили?
- У меня был один путь - это путь абсолютного соблюдения закона. А в законе была заложена форма - четыре дня. Надо честно сказать, что собрать со всего Союза всех депутатов за столь короткое время было невозможно. А вот решение о созыве Верховного совета я подписал в 6 часов утра 19 августа.
- А как вы вообще узнали о готовящемся перевороте?
- Во-первых, никакого переворота не было. Переворот подразумевает изменение существующего строя, а этот так называемый переворот был как раз в его защиту. Во-вторых, я видел, что обстановка в стране накалялась, и вопрос о чрезвычайном положении рассматривался не раз как на Политбюро, так и в окружении президента. Но я не мог помыслить себе, что это будет сопровождаться такими событиями. Когда меня вызвали в Москву, я сразу же прилетел. Это было в десятом часу вечера 18 августа. И когда мне предложили войти в состав ГКЧП, я, естественно, отказался, поскольку это было несовместимо с моим статусом председателя Верховного совета.
- Ну и вошли бы как глава Верховного совета.
- А зачем? ГКЧП - это исполнительный орган. Кроме того, я не мог встать на чью-либо сторону, я должен был выражать мнение парламента.
- Какие цели ставил перед собой ГКЧП?
- Это была плохо организованная отчаянная попытка сохранить Союз сильным государством. И ничего больше за этим не стояло. Причем сохранить при помощи того президента, который был.
- Как это?
- Просто отложить подписание договора, который превращал страну в конфедерацию. Поэтому-то и поехали к Горбачеву. А позиция Горбачева была "прямой" - он выжидал, наблюдая, кто победит.
- А вы сами с Горбачевым когда-нибудь говорили о введении ЧП?
- Ближайший помощник Горбачева Валерий Болдин, например, прямо говорит о том, что ГКЧП как комитет был создан еще весной 1991 года на совещании у Горбачева. Тогда были названы все лица, впоследствии вошедшие в ГКЧП, а также была сделана печать этого органа и бланки.
- А вы об этом знали?
- Да, я присутствовал на том заседании.

"Я был не после пьянки, а просто переживал"

Геннадий Янаев, в августе 1991 года вице-президент СССР, член ГКЧП.
- Кому пришла идея ввести ЧП?
- Вечером 16 августа на одном из объектов КГБ встретились Язов, Крючков и их заместители, произошел обмен мнениями о ситуации в стране. 17 августа на том же объекте произошла вторая встреча, но уже с участием премьера Павлова, где было решено направить группу товарищей в Форос, чтобы потребовать от Горбачева введения чрезвычайного положения и не подписывать союзный договор без референдума.
- А кто вам предложил возглавить этот орган?
- Я в субботу и воскресенье работал весь день в Кремле и только где-то в пять вечера 18-го поехал к одному из своих приятелей на дачу отвезти лекарство. Мы сидели ужинали. Машина с охраной стояла около дачи. И вдруг мне докладывают, что в машину звонит Крючков. Ну если звонит председатель КГБ, значит, может быть какая-то нештатная ситуация. Крючков мне говорит: "Мы тут собрались в кабинете у Павлова. Надо, чтобы вы подъехали". И когда я приехал к 20 часам к Павлову, то в это время Крючкову из самолета звонили товарищи, возвращающиеся из Фороса, которые проинформировали его о беседе с Горбачевым. Потом с Валдая прилетел Лукьянов, из Белоруссии на военном самолете - Бессмертных. И наконец, подъехали товарищи, которые были у Горбачева.
По Конституции если президент не может исполнять свои обязанности, то в должность президента вступает либо вице-президент, либо глава парламента. И тут между мной и Лукьяновым произошла дискуссия. Я говорю ему: "Может быть, тебе возглавить комитет. У тебя авторитета больше, а мне надо еще политическую мускулатуру нарастить". Но он отказался. Я хочу сказать, что решение возглавить комитет мне далось очень и очень тяжело. И только в начале первого 19 августа я согласился. И то с оговоркой, что только на три дня - до сессии Верховного совета СССР. И все эти трое суток я был как комок нервов. Я ничего не ел, не пил.
- А отчего же у вас руки на пресс-конференции тряслись?
- Я не являюсь "трезвенником", как Борис Николаевич, и руки у меня тряслись не от хронической пьянки или какой другой. Судите сами. Я выхожу на пресс-конференцию, объявляю о болезни президента, а медицинского заключения у меня нет. Ведь не случайно я перенес пресс-конференцию с десяти утра на пять вечера. Я рассчитывал, что к этому времени эпикриз о состоянии здоровья Горбачева у меня будет на руках. Я же вышел не в цирке шапито выступать, а перед всем миром. Я, в конце концов, ответственный политик и человек. Если я говорю, что президент болен, то я должен подкрепить свои слова документом. А когда этого сделать нельзя, то не только руки затрясутся, но и другие члены задрожат. Так что я был не после пьянки, а просто переживал эту ситуацию.
- Неужели кремлевские врачи не могли вам сделать нужного медзаключения?
- Наверное, все можно было сделать. Но я считаю, что это было бы неправильно.
- А Горбачев действительно был болен?
- У него был радикулит, серьезного, конечно, у него ничего не было. И когда мы объявили, что Горбачев болен и не способен исполнять свои обязанности, это не была ложь во спасение. Это было создание видимости непричастности Горбачева ко всему происходящему. У него ведь и охрана осталась - за исключением начальника, которому нужно было идти в отпуск. У охраны были контакты с пограничниками, моряками, которые охраняли безопасность президентского отдыха. И те несколько раз предлагали вывезти Горбачева куда угодно и связать его с кем угодно. Но Горбачев выжидал, чья возьмет.
- А не было вам неудобно, что вы при живом Горбачеве взяли функции президента?
- Эта чисто человеческая реакция у меня была. Конечно, было неудобно. Ведь когда меня избирали, я говорил, что поддерживаю президента и вместе с ним в одной упряжке. И вдруг такое решение. Но опять же - никто не хочет разобраться в том, что изначально-то Горбачев с нами, но и в то же время ни при чем.
- Как это одновременно и с вами, и ни при чем?
- Мы абсолютно четко себе это представляли, что он нас сдаст. При любом раскладе событий - победим мы или проиграем. А в случае негативного расклада мы и физически на себе ставили крест.
- Зачем же Горбачеву было в случае вашей победы вас сдавать?
- Надо знать Горбачева.

"Сергей Михайлович, зачем вам пистолет?"

Юрий Петров, в августе 1991 года глава администрации президента РСФСР.
- Как вы узнали про ГКЧП?
- Утром 19 августа я собирался на работу. Это был мой первый день в должности главы администрации президента РСФСР. Звонит брат: "Юра, ты слышал? Переворот!"
Включил телевизор - действительно, обращение ГКЧП: вводится чрезвычайное положение. Я посидел, подумал: что ж, надо идти на работу в Белый дом. С этого начался первый рабочий день в администрации. Примерно через час мне показали мой кабинет, а через полтора часа Белый дом начали окружать танки. Ельцин приехал часов в десять-одиннадцать. Я еще не успел ему доложиться - он уже выступал перед людьми. Я в приемной узнал, что он пошел к танкистам. Во время знаменитого выступления Бориса Николаевича я тоже был там, в толпе. Кстати, кроме Коржакова, у президента не было в момент выступления никакой охраны. После этого президент представил меня ближайшим сподвижникам - Бурбулису, Шахраю, Руцкому. Тут началась напряженная работа - готовились приказы, распоряжения...
- Как вам работалось в танковом окружении?
- В течение короткого времени Белый дом превратился в настоящий боевой лагерь, где ходили вооруженные автоматами люди в камуфляже, где Руцкой и Кобец организовывали оборону. Связывались со средствами массовой информации, создали в Белом доме пресс-центр. Был момент, когда все сказали: "Будем стоять до конца". Это нас объединило.
- Правда, что Ельцин знал о перевороте заранее?
- Он говорил, что узнал о ГКЧП и объявлении чрезвычайного положения на даче в Архангельском.
- Вы были готовы к штурму?
- К Белому дому подтягивались танки, группа "Альфа" готовилась к штурму - тогда эти сведения как-то просачивались, доходили до российского президента. Надо сказать, во всех союзных органах, во властных и военных структурах, в милиции и КГБ были люди, которые поддерживали российского президента. Поэтому было много звонков, предупреждений, что готовится штурм. Тогда люди начали строить баррикады, готовиться к обороне. На вопросы, которые задавали членам ГКЧП Ельцин, Руцкой - а они разговаривали практически со всеми: с Крючковым, с Павловым, с Янаевым,- мы не получали вразумительных ответов, кроме заявлений, что, мол, никто там вас не собирается штурмовать. Хотя, с другой стороны, шла информация, что собирались. Мы готовились к самым серьезным событиям - вплоть до штурма и физического уничтожения.
Запомнился забавный случай. Кажется, 20-го числа мы, два или три человека, сидели в кабинете у Ельцина. Входит взъерошенный Шахрай, у него на поясе пистолет. Мы были тогда только представлены. Я его спросил: "Сергей Михайлович, зачем вам пистолет? Неужели вы действительно будете стрелять?" Он посмотрел на меня и говорит: "Да!"
- Чем вы занимались в эти дни?
- С 19 по 20 августа шли постоянные совещания. Первые два дня - как организовать оборону Белого дома, а утром 21-го - как жить дальше. Присутствовали на совещаниях одни и те же люди: Хасбулатов, его заместители, Бурбулис, Шахрай, Руцкой, Кобец, Станкевич, Скоков. Это был настоящий штаб, где быстро решались оперативные вопросы. Кто-то входит, что-то выясняет, уходит. Все решалось по ходу дела, потому что действительно была боевая обстановка, как на фронте.
- А что конкретно вы предпринимали?
- В частности, по поручению Ельцина было создано запасное правительство, которое было поручено возглавить Олегу Ивановичу Лобову. Он отправился в Екатеринбург - там есть специальный пункт, оборудованный на случай ядерного удара, то есть командный пункт для высшего руководства. С Лобовым были министры, руководители ведомств. Они вылетели в Екатеринбург и подготовили этот пункт гражданской обороны к возможному перемещению туда российского правительства. Вылететь Лобову было нелегко: поначалу ему не давали самолет. Но тут уже начал действовать революционный порядок: президент приказал - и подчинились. Других-то приказов не было. Ельцин, как президент России, решал все вопросы.
- Когда стало ясно, что путч не прошел?
- Под утро 21-го числа. Напряжение спало. 20-го мы получили заверения, что войска уходят. Действительно, штурм Белого дома в ночь с 20-го на 21-е привел бы к колоссальным жертвам: в Белом доме было огромное количество оружия, собралось много людей. В этих условиях ГКЧП было трудно решиться на штурм. Тогда начались переговоры.
- А с Горбачевым была связь?
- В отношении Горбачева у нас были самые различные подозрения. Связаться с ним действительно было нельзя - Борис Николаевич пытался это сделать по спецкоммутатору. По-моему, его включили только 21-го. Тогда Горбачев подтвердил, что ни при чем, и к нему полетели Руцкой с командой. Привезли его, арестовали ГКЧП. На этом политическая карьера Горбачева закончилась.

"Вот такой патриотический у меня порыв состоялся"

Иван Силаев, в августе 1991 года председатель Совмина РСФСР.
- От кого вы узнали о путче?
- От Наины Иосифовны. Мы с Ельциным тогда жили на дачах в двух разных Архангельских: я в "союзном", а он в "российском". И вот очень рано утром 19-го мне позвонила Наина Иосифовна: "Иван Степанович, вас просит срочно приехать Борис Николаевич". Уже в машине услышал сообщение по "Маяку" о том, что вот создан такой орган - ГКЧП. Когда я приехал, Борис Николаевич был возбужденно-угнетенным. Там уже находились Бурбулис, Полторанин, Руцкой и еще другой, с усиками, молодой... не Чубайс, но похожа фамилия на Чубайса... а, вспомнил - Шахрай!
Я поехал в Белый дом первым - разведывать дорогу. Никаких кордонов на дороге еще не было. Я доложил Ельцину, и он приехал следом. В это время начали подтягиваться танки. Ельцин позвонил Крючкову, никто трубку не взял. Он позвонил Язову - тот же результат. Руцкой, как военный человек, приказал раздать всем оружие. Интересный был эпизод. Подходит ко мне моя заместительница по медицине, образованию и культуре и показывает мне пистолет: "Иван Степанович, вот мне Руцкой дал пистолет, а я боюсь его!" Я собрал все правительство и приказал: "Немедленно сдайте оружие". Неумение пользоваться оружием могло обернуться провокацией: что-то не то нажал, убил кого-нибудь из военных... А то женщине выдали! Она со страху-то в кого хочешь пальнет.
По режиму военного времени у нас в России, в Свердловске, был пункт экстренного местонахождения российского правительства. И мы туда откомандировали моего первого заместителя Лобова.
- Об этом потом говорили как о теневом кабинете?
- Совершенно верно. Но оно было не совсем теневым - просто если бы нас раздавили, то наши идеи и интересы России должны были продолжать отстаиваться из того центра.
Договорились, что на пресс-конференции выступлю я, потому что утром, когда мы приехали, Борису Николаевичу, очевидно, некоторое время нужно было приходить в себя. И мы тут все делали в основном под моим руководством.
- Что значит "приходить в себя"? Вы хотите сказать, что он был пьян?
- Нет, он был просто потрясен. Я сам писал черновик обращения к Лукьянову. И в это время ко мне вошел Борис Николаевич, безусловно трезвый. Но у него лицо посерело. Он кое-что дописал в обращении и, в частности, последний пункт: взять под стражу членов ГКЧП. И вот с этим текстом я и выступил перед журналистами и перед дипломатическим корпусом. Ночь мы ночевали все там. В это время "Альфе" было поручено взять нас штурмом, но они отказались, и это нас спасло. Спасибо им за это - даже через десять лет. На следующее утро мы поехали к Лукьянову: я, Руцкой и Руслан Имранович. Лукьянов был довольно спокоен, да у него и вообще лицо не очень выразительное... Из его слов я понял, что он заодно с ГКЧП и ничего против них делать не будет.
Ельцин сообщил, что ему позвонил Крючков и предложил вместе с ним поехать к Горбачеву. Но я взял слово и настоял, что из соображений безопасности Ельцина за Горбачевым надо ехать не ему, а мне. Вот такой патриотический у меня порыв состоялся, и это было от души. Снарядили еще и Руцкого, и в придачу два десятка спецработников. Утром 21 августа мы прилетели в Форос. Встреча была потрясающая! Горбачев искренне был обрадован, мы с ним обнялись, поцеловались. Ну, он нормальный человек, эмоций было много...
- Говорят, он крепкими словами крыл гэкачепистов.
- Да, он это умеет! Причем у него это получается как музыкальное произведение, гладко. Есть люди, которые ругаются, как бы насилуя себя. А у Горбачева это как стихия, просто "Евгений Онегин", красиво даже. Горбачев сразу ГКЧП обложил: "Такие-сякие, вот там они у меня! Я собираюсь с ними вечером ехать в Москву". А мы ему говорим: "Нет, Михал Сергеевич, вы поедете с нами и немедленно, иначе вас убьют". Он сразу согласился. И здесь я хочу восстать против разговоров о том, что Горбачев был в сговоре с путчистами. Я мог судить об этом уже по тому, какой я увидел Раису Максимовну. Я ее просто не узнал и даже испугался ее внешнего вида. Одна рука у нее вообще беспомощно висела вдоль тела. Она была в ужасном стрессе. Сейчас уже не секрет, что она была первым советником Горбачева. Следовательно, они ничего заранее не знали о ГКЧП. Потом, когда мы садились в самолет, Крючкову уж не знаю кто предложил: "Михаил Сергеевич вас приглашает лететь". Крючков сел в самолет, и его тут же арестовал Руцкой. Это уже была победа.

"Я приказал расстрелять его во внутреннем дворике Верховного совета"

Константин Кобец, в августе 1991 года председатель Госкомитета РСФСР по обороне и безопасности.
- Как получилось, что вы оказались руководителем защиты Белого дома?
- К моменту путча я уже несколько месяцев проработал в команде Ельцина. И вот приблизительно к середине августа я уже получал информацию о том, что тучи сгущаются и принято решение, грубо говоря, обломать Ельцину рога. А тут еще накануне подписания Новоогаревских соглашений Горбачев зачем-то в Форос улетел. Потом стало известно, что в Крым должна была полететь некая делегация с целью добиться отставки Михаила Горбачева.
Я со своей командой потихонечку, в тайне от всех, в том числе и от Ельцина, начал готовить "план X". Он предусматривал ряд контрмероприятий на случай силового давления на резиденцию Верховного совета и правительства.
19 августа в 6 часов утра ко мне прибежал Коржаков - а жил я на даче по Калужской дороге - и сообщил о государственном перевороте: дескать, образован ГКЧП и что Горбачев смещен. Буквально через 40 минут мы уже приехали на дачу к Ельцину, где нас ждали Силаев, Хасбулатов, Собчак. Там же подготовили проект обращения Верховного совета и президента, в котором сделали упор на антиконституционные действия ГКЧП.
После этого я предложил всем немедленно покинуть дачу и переехать в Белый дом. Известными путями, потому что военные должны знать в радиусе 50 км все тропки, мы уехали. Времени у нас оставалось где-то 12-15 минут. Информация о нашем возможном аресте и даже физическом уничтожении уже прошла. Ехали, естественно, на служебных автомобилях, обгоняя по дороге танки.
Примерно в 10 часов 30 минут мне позвонил Язов и приказал оставить свой пост председателя подкомитета и сдать Белый дом.
- И что вы ему сказали?
- Я категорически отказался. Он говорит: ну что ж, в таком случае я даю разрешение генпрокурору возбудить уголовное дело; вас ждет трибунал, а семья будет интернирована. Я сказал, что пугать меня не надо, и поставил в известность Ельцина об этом разговоре. А чтобы некоторые не думали, что я пятая колонна, официально заявил иностранным и нашим журналистам, что, пока жив, ни одна нога гэкачеписта не зайдет в Белый дом.
Около 19 часов подошла колонна танков, которую возглавлял майор Евдокимов. Мы его тут же сагитировали на свою сторону. И вот Ельцин забрался на танк и обратился с известным посланием к москвичам. Только после этого я приказал ввести "план Х" в действие. Начали строиться баррикады. Нами было предусмотрено три кольца. Стягивали весь транспорт - снегоочистительные машины, бульдозеры, троллейбусы, автобусы,- блокировали мосты. Подогнали 15 катеров с зажигательной смесью, делали бутылки с зажигательной смесью.
Да, чуть не забыл. Ельцин, дабы расширить мои полномочия, издал указ о назначении меня министром обороны на период восстановления законной власти в стране. Короче говоря, вся полнота ответственности за оборону была возложена на меня, и моим приказам все были обязаны подчиняться. В Белый дом по нашему сигналу стали прибывать офицеры, генералы, просто люди, которые работали в частных охранных структурах типа "Алекс", "Колокол". Раздали всем оружие, гранатометы, забаррикадировали множество входов-выходов.
Были достоверные данные, что группа "Альфа" начнет штурм в 24 часа. К этому времени я связался со всеми командирами дивизий, со всеми кураторами, приказал строго-настрого ни в коем случае не допустить вмешательства военных в эту "разборку". А со своим давним знакомым генерал-полковником Калининым, который командовал Московским округом, я договорился, чтобы он выполнял все приказы, но с задержкой хотя бы минут на 15-20: за это время мы успевали подготовиться к любому развитию событий.
- Как вам удалось договориться с военными?
- Ночью прибыл Лебедь - тоже с войсками. Я с ним побеседовал, потом провел его к Ельцину. Он заверил, что ВДВ штурмовать Белый дом не будет. С Грачевым я несколько раз разговаривал. Я связался с Громовым, он был первый замминистра внутренних дел. Для меня было важно, чтобы не выступила дивизия Дзержинского. И Громов оказался с нами. С Баранниковым был тесный контакт. Он помог нам ребятами из рязанской и ивановской школы милиции.
Одновременно мы проводили психологическую войну. Шумейко со своими людьми лично поехал в "Альфу", депутаты отправились во все полки вести разъяснительную работу с целью деморализовать уже вошедшие в Москву войска. Это было самой тяжелой и кропотливой работой, и депутаты с ней блестяще справились. Тут я расскажу об одном малоизвестном эпизоде. Я всех депутатов предупредил: за невыполнение приказов - расстрел. И один такой - кажется, Титкин его фамилия - не вовремя прибыл в воздушно-десантную дивизию, сорвал все на свете. Я при всех приказал его расстрелять во внутреннем дворике Верховного совета - в общем, сымитировали казнь. После этого послушание было абсолютно четким, беспрекословным.
Вскоре прошла информация, что штурм переносится на три часа ночи. Откровенно говоря, как военный человек, я понимал, что против профессионалов, несмотря на то что у нас активных штыков человек 500 было, нас хватит максимум на несколько минут. Я об этом доложил Ельцину и предложил ему покинуть Белый дом. Он категорически воспротивился. И надо отдать ему должное - мало ли какие у меня с ним потом были взаимоотношения, но здесь Ельцин вел себя как человек исключительно мужественный.
Мы с Коржаковым его почти силой, под руки увели из кабинета в подвал. Я говорю: Борис Николаевич, вы сидите, у вас открытые окна. Ну, елки, шальная пуля - и нет верховного? В итоге он послушался. Последняя баррикада должна была сопротивляться до такого момента, пока мы не взорвем дамбу на набережной и не выведем через нее руководство правительства и Верхового совета, а затем посадим на катера, на вертолеты и переедем в Жуковский, где нас ждал самолет. Был еще, кстати, вариант прорыва в американское посольство.
Но главное во всем этом - были москвичи с их непостижимой жаждой свободы. Мне приходилось много общаться с защитниками Белого дома. Я был поражен. Люди говорили: умрем, ляжем, но не уйдем! Вот уж действительно как в 41-м году - Родина-мать зовет!
А когда настало четыре часа утра 20-го и группа "Альфа" не пошла на штурм, я на военном совете сказал: "Мужики, конец. Мы победили". Ну, покруче, конечно, сказал, если честно. Звоню Ельцину: "Борис Николаевич, перелом наступил". Он: "Не может быть!" Я: "Головой ручаюсь!" После этого я позвонил Язову, Моисееву и все в стихах и картинках разъяснил. Надо отдать должное, что они оба поняли ситуацию и отдали приказ войскам вернуться в части постоянной дислокации. А уже 21 августа Ельцин с Бурбулисом на балконе что-то там приветствовали. Я же пошел спать, потому что все эти дни был на ногах и выпил только две чашки чая.
- А что было потом?
- Позднее мне было поручено возглавить комиссию по рассмотрению причастности руководящего состава вооруженных сил к ГКЧП. Потому что многие писали шифровки в поддержку ГКЧП, даже некоторые - аудиопленки, и, естественно, после того, как все закончилось, надо было разбираться. У меня компроматом была вся комната забита. Я прямо доложил Ельцину, что, пока я жив, не допущу 37-го года, "ночи длинных ножей". И пришлось мне принять нелегкое для себя решение уничтожить все бумаги. Жгли целую ночь во дворе Верховного совета. Борис Николаевич остался очень недоволен.

Власть
http://flb.ru/info/1196.html

20.08.2001