Цена местоимения

«Благословение тюрьме! Она дала мне задуматься». Так говорил Нержин, альтер эго Солженицына из романа «В круге первом». Тюрьма всегда вдохновляла интеллектуалов — от Сократа до Лимонова, от Иосифа Прекрасного до Синявского. И вот — Ходорковский. Его статья «Кризис либерализма в России» весьма интересна, но — вовсе не критикой либерализма, не реверансами Путину, не признанием необходимости делиться с народом. Это все покаянные банальности, которые Ходорковский мог сказать или не сказать. Гораздо интереснее то, что у него в результате сказалось.



«Они»

Чтобы это понять, стоит взглянуть на то, от чьего имени написан текст, подписанный Ходорковским. Я не об авторстве, вокруг которого сразу поднялся шум, я о местоимениях. Изредка употребляемое в его тексте «я» как-то незаметно и ненавязчиво вдруг переходит в безликое «мы», которое затем противопоставляется еще более безликому «они». И отношение к этим «они» какое-то уж слишком эмоциональное.

«Они обманули 90% народа». «Они закрывали глаза на российскую социальную реальность». «Они не заставили себя задуматься о катастрофических последствиях». «Они отделили себя от народа». «Они всегда говорили <…>, что с российским народом можно поступать как угодно». Кто же эти злые «они»? Либеральные лидеры, которые поначалу называли себя смертниками, но «к середине 90-х слишком сильно обросли «Мерседесами», дачами, виллами, ночными клубами, золотыми кредитными картами». Перерожденцы! Просто паразиты: «мы же всегда были зависимы от могучего бюрократа в ультралиберальном тысячедолларовом пиджаке».

«Мы»

Теперь об этих страдательных «мы» — это кто? Олигархи, которые были рядом с либеральными правителями. «Мы помогали им ошибаться и лгать. Мы, конечно же, никогда не восхищались властью. Однако мы не возражали ей, дабы не рисковать своим куском хлеба». Каков слог! «Кусок хлеба» в такой контекст ни один спичрайтер вставить бы не посмел, тут подлинная простота. А на самом-то деле под хлебом подразумевается крупный бизнес, который описан у Ходорковского с некоторой даже излишней антилиберальной брутальностью.

«Идеология бизнеса — делать деньги. А для денег либеральная среда вовсе не есть необходимость». «Гражданское общество чаще мешает бизнесу, чем помогает». «Бизнес <…> хочет прежде всего, чтобы режим защитил его — от гражданского общества и наемных работников». «Кроме того, бизнес всегда космополитичен». Опять-таки слишком уж смелое слово, вызывающее крайне опасные ассоциации, профессионал бы такого не употребил. «И для многих (хотя, бесспорно, отнюдь не для всех) наших предпринимателей, сделавших состояния в 90-е гг., Россия — не родная страна, а всего лишь территория свободной охоты».

«Мы» и «они»

Из объяснений Ходорковского явствует, что «мы» — это некая космополитичная группа, не стесняющая себя никакими моральными ограничениями, жаждущая наживы, жестокая к туземцам, которых рассматривает как быдло. А «они» — это тоже группа, но находящаяся у власти. Самое интересное здесь то, что, обличая группу «они», Ходорковский (все-таки автор текста именно он, хотя замминистра юстиции Калинин с какого-то перепугу поспешил заподозрить, что писал статью кто-то другой) предусмотрительно забывает сказать, что и сам он какое-то время субстанционально принадлежал к ненавистной теперь ему группе «они». По данным ИИЦ «Панорама», весной 1992 г. он был назначен председателем Инвестиционного фонда содействия топливно-энергетической промышленности с правами заместителя министра топлива и энергетики. А в марте 1993 г. стал заместителем министра топлива и энергетики. 30 марта 1995 г. принимал участие в том знаменательном заседании правительства, на котором впервые прозвучало предложение консорциума банков о кредите правительству под залог федеральных пакетов акций приватизированных предприятий.

Можно сколько угодно спорить о том, так ли уж необходимо было пребывание Ходорковского на посту замминистра для создания благоприятных условий грядущих побед на залоговых аукционах. Может быть, проще было бы оптом скупать либеральных чиновников в тысячедолларовых пиджаках. Но это чисто академический спор. Сейчас для нас важно просто зафиксировать символический факт: «мы» и «они» отождествляются в таких внедренных в исполнительную власть бизнесменах, как Ходорковский, Потанин и прочие. Только искусственным путем можно отделить тех, кого Ходорковский называет «они», от тех, кого он же называет «мы».

«Они» — это «мы»

Но это, так сказать, реальные, грубые, зримые вещи. Если же обратиться к психологии человека, выстрадавшего «Кризис либерализма», то можно заметить, что «они» и «мы» — всего лишь идеальные структуры в душе его автора. Причем, даже если допустить, что Ходорковский всего лишь подписал этот текст (в здравом уме подтвердил, что он с ним согласен), все равно получается: между «они» и «мы» в его душе назрел серьезный конфликт. «Крупный бизнесмен», живущий в душе Михаила Борисовича («мы»), взъярился на «либерального политика» («они»), живущего в той же душе. Акула российского бизнеса не может простить прикормленному «тысячедолларовому пиджаку» того, что тот «свое дело прос...л». А поскольку «пиджак» и сам в некотором роде крутой бизнесмен, то и бизнесмен «прос...л» свое дело. Именно это обоюдное «прос…л» предопределяет саму суть внутреннего конфликта между «мы» и «они», терзающего Ходорковского. Причем этот конфликт неразрешим на уровне взаимодействия психологических структур «мы» и «они». Нужен какой-то нетривиальный выход.

«Я»

Такой выход находится. Кроме «мы» и «они», в тексте Ходорковского есть еще и некое «я». Правда, это «я» выглядит немного наивно. Действительно, есть что-то детское в заявлении: «Потому я ушел из бизнеса. И буду говорить не от имени «делового сообщества», а от своего собственного». Очевидно, автору кажется, что, назвавшись частным лицом, можно зачеркнуть предыдущую жизнь и начать с чистого листа. Такое возможно, если играешь в ролевые игры, но ведь жизнь не игра. Она предполагает ответственность за все предыдущие годы. Включает их в свою целостность. Наказание по суду — это лишь часть такой целостности. А существует еще и то, что называется грузом пережитого, кармой, судьбой. Странно, что сорокалетний мужик не понимает таких тривиальных вещей. Видно, жизнь его слишком баловала.

И, может быть, ему до сих пор еще кажется, что так должно быть всегда. Похоже, он все еще думает, что если обличит плохих мальчиков, с которыми раньше водил компанию («мы» космополитичных олигархов), то уже и не будет иметь отношения к их пагубной идеологии (типа: «Россия — не родная страна, а всего лишь территория свободной охоты»). Ведет себя так, словно мама ему вчера запретила играть с этими испорченными детьми (пусть их, а ты так не делай), и отныне все будет хорошо и правильно: «Для меня же Россия — Родина. Я хочу жить, работать и умереть здесь».

Новые «мы»

Получается, что теперь у Михаила Ходорковского уже иная компания, новые хорошие друзья (отныне «мы» по тексту — это «либеральная часть общества»). Даже манера описания нового «пути» (покаянная программа), по которому должны идти эти новые «мы», меняется, становится какой-то воистину комсомольской. «Постановить, что мы уже достаточно взрослые и сильные, чтобы говорить правду» (это ходорковское «жить не по лжи»). «Постановить, что мы люди земли, а не воздуха» (это по поводу того, чтобы «оставить в прошлом космополитическое восприятие мира»). Ну и так далее. Программа исправления из семи идеальных пунктов, которые надо принять, чтобы без помех двигаться дальше.

Есть, конечно, в этом и рациональное зерно. Совсем по-взрослому звучит обоснование того, почему, собственно, «надо заставить большой бизнес поделиться с народом». Потому, видите ли, что «лучше начать эти процессы самим, влиять на них и управлять ими, нежели пасть жертвой тупого сопротивления неизбежному». «Влиять» и «управлять» — чувствуется все же еще олигархическая жилка. Хотя, может быть, это лишь трезвый анализ ситуации: если изнасилование неизбежно, расслабься и постарайся получить...

Оно

После публикации «Кризиса либерализма» проблема — действительно ли Ходорковский расслабился или только делает вид — очень взволновала общество. «Вот оно, покаяние олигарха», — решили одни. «Ходорковский такого не мог написать», — возражали другие. Третьи обвинили опального олигарха чуть ли не в плагиате. Четвертые обсуждали тайные месседжи, спрятанные в тексте. Некоторые договорились до того, что автор — арбитр, призванный судить Путина, и где-то даже святой. Но особенно обсасывалась версия, что все это какая-то провокация. Вот только — чья? Врагов Ходорковского? Или самого Михаила Борисовича? Но если это действительно провокация, какие цели она преследует? И почему это случилось именно сейчас? Никто ничего не понимал в этой поистине гоголевской фантасмагории. Даже адвокат бывшего олигарха Антон Дрель поначалу не мог сказать ничего определенного о происхождении публикации. Встретившись с подзащитным, спросил: неужели это вы? Оказалось: да, Ходорковский писал этот текст больше месяца.

«Я и Оно»

Однако так до сих пор и осталось неясным: зачем? Думаю, что не следует сбрасывать со счетов естественную версию: надоело сидеть и молчать. Просто захотелось предаться литературному творчеству, поделиться своими мыслями с читателем. А потом рука как-то так сама повела, что получился почти бестселлер. Известно: «Поэта далеко заводит речь». Не собираюсь настаивать на «поэтической» версии, но и не понимаю, почему надо обязательно искать какой-то тайный умысел в появлении текста Михаила Ходорковского в печати. Он, конечно, человек очень мудрый и хитрый, но — даже самый изощренный человек подчас совершенно не ведает, что творит. Вот интересно, как бы истолковал доктор Фрейд следующую концовку статьи пациента, лишенного свободы: «Чтобы вернуть стране свободу, необходимо прежде всего поверить в нее самим». Думаю, однозначно бы истолковал.

Политический журнал
http://flb.ru/info/27035.html

06.04.2004