Шпион за свой счет

Общие контуры жизненного поприща Рихарда Зорге (1895–1944) сегодня вполне освещены и достаточно известны: отец, Густав Вильгельм Рихард Зорге, – немец, мать, Нина Семеновна Кобелева, – русская, отец женился на ней после смерти первой жены.

"Рихард родился на территории нынешнего Азербайджана, в Сабунчи на Апшеронском полуострове, он был пятым и последним ребенком в семье. Отец умер в 1907 г., мать дожила до 1952 г. в ФРГ. Младший брат Вильгельм пропал без вести накануне Второй мировой войны. Старший брат Герман был инженером-химиком. С ним связана апокрифическая история, рассказанная Серго Берия в его книге «Мой отец – Лаврентий Берия»: «Одним из тех, кто поддерживал связь с моим отцом, был Рихард Зорге, которому много лет спустя было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны на территории СССР среди военнопленных оказался родной брат разведчика. По указанию отца его перевели из лагеря военнопленных в одну из специальных лабораторий, где он и работал впоследствии». Со своей первой официальной женой Кристиной Зорге развелся в 1932 г., и она уехала в США. Со второй женой – Екатериной Максимовой Зорге оформил брак в августе 1933 г.; в сентябре 1942 г. она была арестована и после девятимесячного заключения в камере-одиночке на Лубянке выслана в Красноярский край (Большая Мурта), где умерла 3 июля 1943 г. Детей у Зорге не было.

Тем не менее биография Рихарда Зорге все еще кроет в себе много загадок. Первая из них – это психологический облик этого человека. Он характеризуется эпохальной раздвоенностью: будучи по воспитанию и имущественному статусу, стилю жизни и менталитету плотью от плоти одной из специфических формаций буржуазного класса (томас-манновского бюргерства Германии), Рихард Зорге отдал свою взрослую жизнь служению совершенно чуждому этому классу делу. Вот несколько характерных штрихов этого облика. В тюремных записках Зорге без обиняков констатировал: «До войны я провел достаточно благополучное детство, присущее классу зажиточной буржуазии. Наша семья не испытывала никаких материальных затруднений». С тех пор Зорге неуклонно ориентировался именно на такой жизненный стандарт. В 1920 г., когда вся Германия голодала и переживала все «радости» галопирующей инфляции, Зорге писал своему другу Эриху Корренсу: «Зарабатывать я сейчас могу столько, что я с моей невзыскательностью (!) могу жить хорошо и порядочно. Мое жалованье повысили; кроме того, я в разных местах получаю гонорар за мои статьи».

В неизменном материальном благополучии Зорге была и еще одна, невидимая, сторона, которая, однако, четко отделяла его положение от ситуации «товарищей по партии»: благодаря доле наследства, полученной им после смерти хорошо заработавшего у Нобеля отца, Зорге имел независимое состояние, всегда державшее его на плаву. Здесь ключ к загадке, над которой после Второй мировой войны ломали голову американцы: как можно было за столь мизерные деньги, какими располагала токийская резидентура ГРУ во главе с Зорге, провести такую огромную работу (тысячи шифровок)? Доплачивал Зорге из собственного кармана. Имущественный статус Зорге проявлялся и в его привычках и пристрастии к дорогим вещам: он был страстным автомобилистом и даже на собственной машине участвовал вместе с Чан Кайши в гонках, а по ночному Токио носился на сверкающем мотоцикле фирмы «Цундап».

Внешнему виду Зорге и его манерам был присущ дух, несовместимый с пролетарским или коминтерновским аскетизмом, но открывавший перед ним гостиные лучших домов, кабинеты посольств и министерств, двери лучших баров, – дух природного аристократизма. Близко знавшая Зорге в его аахенские времена (1920) Зельма Габелин отзывалась о нем так: «Рихард Зорге был очень элегантным мужчиной. Буржуазные люди – по тогдашним понятиям – даже не предполагали, что он коммунист. Он был чрезвычайно внимателен к другим людям и обладал большим искусством слушать. Очень веселый, имевший всегда наготове анекдоты и шутки, он был очень, очень молод. В то время по сравнению с нынешним мужчины лет двадцати шести, двадцати семи были уже стариками. Он был не таков <…> Он был чрезвычайно симпатичным». Тюремные записки Зорге на добрую треть посвящены показу того, сколь благоприятно искусство общения для шпионской работы.

Обосновавшись во Франкфурте-на-Майне, Зорге начал с того, что вместе со своей женой Кристиной Герлах, отбитой им у своего научного руководителя, стал держать в бывшей конюшне салон. Постоянными гостями четы Зорге были такие неординарные и очень разные люди искусства, как композитор Пауль Хиндемит, поэт-теург Стефан Георге, художник и карикатурист Георг Гросс. Отсюда более понятно, как и почему Зорге мог быть «своим» в кругу спонсоров и организаторов Франкфуртского института социальных исследований, этой колыбели «западного марксизма». Например, поддерживать отношения с Феликсом Вайлем, финансировавшим институт в обмен на демпинговую советскую пшеницу. На вопрос, почему он не расстанется с деньгами, будучи коммунистом, Феликс Вайль симптоматически ответил: «Если я так поступлю, это ослабит мои позиции как коммуниста». Задолго до Зорге он по прямому поручению Зиновьева как председателя ИККИ практически занимался организацией в Аргентине секции Коминтерна.

Первый толчок к радикализации Рихарда дал его фронтовой опыт. Он ушел на войну добровольцем прямо со скамьи Высшей реальной школы в Берлин-Лихтенфельде, получил двухмесячную военную подготовку в запасном батальоне 91-го пехотного полка, в составе которого был послан на Западный фронт, был ранен под Ипром летом 1915 г., лечился в берлинском лазарете. После выздоровления он был направлен на Восточный фронт и в начале 1916 г. получил второе ранение, а с ним звание унтер-офицера и Железный крест. Он опять пошел на войну, сражался, в апреле 1917-го был очень тяжело ранен, трое суток провисел на колючей проволоке, пока его оттуда не сняли, в лазарете Кенигсберга был прооперирован, в результате чего его нога стала короче на несколько сантиметров. За три дня экзистенциальной подвешенности на проволоке под огнем противника Рихард стал другим. Просто другим, еще без более точных квалификаций. Последние его инаковость получила в кенигсбергском лазарете после встречи Рихарда с медсестрой, убежденной социалисткой. Она снабдила его соответствующей литературой.

Определенную роль в идеологическом обращении фронтовика с Железным крестом сыграло генеалогическое древо: Рихард Зорге был внучатым племянником немецкого социалиста Фридриха Адольфа Зорге, в 1848 г. одного из вождей баденского восстания, потом политэмигранта, друга и корреспондента Карла Маркса и Фридриха Энгельса, руководителя американской секции I Интернационала, а затем – после передислокации последнего в Америку – его генерального секретаря. Эту роль подчеркивает то обстоятельство, что племянник хотел превратиться во внука: он называл Ф.А. Зорге своим дедом не только в разговорах с товарищами из Москвы (Рязановым), но и на допросах в Токио. С этим родственным обстоятельством был связан один любопытный эпизод, о котором Зорге рассказал в тюремных записках: «В течение 1920 года я работал в штабе парторганизации Гамбурга в качестве руководителя учебной секции. В то же время я был консультантом в коммунистических газетах Гамбурга. Однажды меня посетил знаменитый социалист Шейдеман (Филипп Шейдеман – один из лидеров СДПГ, в феврале–июне 1919 г. глава правительства Германии. – С.З.). Он спросил меня, не хочу ли я, как потомок Адольфа Зорге, примкнуть к их движению, но я, конечно, решительно отказался».

С новой идеологической оснасткой демобилизованный Рихард на диво динамично прошел ступени посвящения в доктора: неизвестно как в 1917-м получил аттестат о среднем образовании, затем, в 1918-м, – диплом императорского университета имени Фридриха Вильгельма в Берлине, а потом, в 1919-м, 8 августа, – документ о присуждении ему Гамбургским университетом степени доктора права за диссертацию «Имперские тарифы центрального союза объединений германских потребителей». Дикая спешка Зорге была связана с тем, что он хотел освободиться для другого дела, для коего его степень служила лишь прикрытием.

Вместе с соратниками Зорге делал в Германии революцию. В Киле, куда он спешно перебрался из Берлина, Зорге ввязался в матросский бунт, который запалил ноябрьскую революцию 1918 г. в Германии, был членом Кильского совета рабочих и матросов, который вооружил население, попытался помочь революции в Берлине, едва не погиб, был выслан властями обратно в Киль, оттуда перебрался в Гамбург, где наряду с пропагандистской работой стал практиковать в качестве журналиста. Здесь, в одном из пионерских отрядов, произошла его встреча с будущим лидером КПГ Эрнстом Тельманом. С этим случаем связана еще одна невидимая сторона деятельности Зорге, о которой стали упоминать лишь в последние годы.

Еще с 1919 г. Зорге был связан с секретной военной организацией в германской компартии. Естественно, что эта организация должна была контактировать с сотрудниками советской военной разведки, которые были посланы в Германию для укрепления этой структуры в преддверии будущего революционного восстания в 1923 г. Естественно, что все активисты, работавшие в этой организации, были взяты на учет и в Разведывательном управлении Красной армии на них имелась подробная информация. Когда на съезд германской компартии в 1924 г. приехала советская партийная делегация во главе с Дмитрием Мануильским, члены делегации сделали все возможное, чтобы отобрать для советской разведки наиболее перспективных сотрудников с целью их дальнейшего использования уже для Советского Союза. Съезд КПГ был подпольным. В конце 1924 г. Рихард Зорге вместе с женой Кристиной уже был в Москве, но не в Разведупре, а в аппарате Коминтерна.

Я хотел бы здесь затронуть еще одну вещь – менталитет нелегала, конспиратора, каким Зорге был в 1918–1924 гг., и его трансформацию, в конечном счете не удавшуюся, в менталитет шпиона. Бертольт Брехт в стихотворении «Не оставляй следов…» писал об участи нелегала: «Если решишь умирать, позаботься, // Памятника чтоб не было – он выдаст, где ты лежишь. // Надписи тоже не надо (она на тебя укажет). // И года смерти не нужно – он тебя подведет. // Напоминаю – // Не оставляй следов. // (Так обучали меня)». Именно такова была смерть Рихарда Зорге, казненного 7 ноября 1944 г. в токийской тюрьме Сугамо и похороненного в общей могиле. Многочисленные идеологически ангажированные историки приписывали совсем не патетическому Зорге пафосную кончину с декламациями: «К петле, болтавшейся над люком, Рихард подошел спокойно и гордо. Голос прозвучал отчетливо и громко, хотя и со скрытой болью: «За коммунистическую партию, Советский Союз и Красную армию!» (Ханс Хельмут Кирст. «Зорге, которого мы не знали».). Несть числа подобным картинкам и в писаниях отечественных зорговедов. Мало того, что это до отвращения ходульно, – это еще и неправда.

В 2004 г. в Японии были обнаружены документы с описанием казни советского разведчика Рихарда Зорге и его ближайшего помощника Хоцуми Одзаки. Фотографии четырех листков с описанием приведения в исполнение двух смертных приговоров 7 ноября 1944 г. опубликовала газета «Асахи». Их случайно разыскал в августе этого года в одном из букинистических магазинов Токио исследователь деятельности группы Зорге Томия Ватабэ среди старых документов штаба оккупационных войск США. Как сообщил Ватабэ, эта находка ставит точку в череде домыслов о последних минутах жизни выдающегося разведчика. В выписке из «Регистрационной книги приведения в исполнение смертных приговоров в тюрьме Итигая и токийском изоляторе Сугамо за 1932–1945 годы», в частности, говорится: «Начальник тюрьмы Итидзима, проверив имя и возраст осужденного, сообщил ему, что, согласно приказу министерства юстиции, приговор будет исполнен в этот день и от него ожидают, что он спокойно встретит смерть. Начальник тюрьмы спросил, не желает ли осужденный что-либо добавить к своему завещанию, составленному ранее, относительно своего тела и личных вещей. Зорге ответил: «Мое завещание остается таким, каким я его написал». Начальник спросил: «Хотите ли вы еще что-то сказать?» Зорге ответил: «Нет, больше ничего». После этого разговора Зорге повернулся к присутствовавшим тюремным служащим и повторил: «Я благодарю вас за вашу доброту». Затем его завели в камеру исполнения приговоров. Время исполнения – с 10.20 до 10.36. В соответствии с волей казненного, а также со статьей 73, параграфом 2 и статьей 181 тюремного регулирования тело было захоронено».

Если нелегальность, конспираторство дались Зорге достаточно легко, то гораздо труднее обстояло дело с переходом к амплуа шпиона. Он так и не смог внутренне смириться с тем, что работает против родной Германии ради интересов СССР. Одна иллюстрация. Ныне покойный автор пропагандистского шлягера «Я знал Зорге» (М., 1964) Яков Гордин был в действительности Яковом Григорьевичем Брониным, бывшим сотрудником военной разведки, резидентом в Шанхае под кличкой Абрам.

По итогам встреч с Зорге в Китае он в октябре 1934 г. написал на него политический донос (опубликован А. Фесюном, в книге Гордина элегантно обойден молчанием), где докладывал Центру: «Зорге утверждал, что линия Коминтерна начиная с 1929 года (то есть после чистки в Коминтерне, в результате которой из него вылетел и сам Зорге. – С.З.) построена на пассивной тактике удержания наличного, а так как наличное сводится главным образом к существованию СССР, то вся политика Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР, причем соответствующим образом ограничивается активность компартий на Западе <…> Это высказывание Рамзая свидетельствовало о том, что в оценке политики Коминтерна он занимал явно неустойчивую позицию, уклоняясь вправо от линии партии, недооценивая роль и значение СССР как базы мирового коммунистического движения и одновременно выдвигая «ультралевые» требования активизации коммунистического движения на Западе». Памятуя об этом, Сталин ответил молчанием на все предложения японцев обменять заключенного в узилище Зорге. Кстати, самого доносчика Бронина, арестованного в мае 1935 г. в Китае, Советы обменяли на арестованного в СССР сына Чан Кайши Цзян Цзинго. Впрочем, весьма осведомленный Вальтер Шелленберг в своей мемуарной книге «Лабиринт» оставил один странный намек со ссылкой на «слухи» (слухами разведчики такого формата называют информацию, источник которой не разглашается): «В ноябре 1944 года, спустя два с половиной года после ареста, японское правительство приговорило Зорге к смертной казни через повешение. Но хотя в 1947 году японское правительство утверждало, что приговор был приведен в исполнение, ходили слухи, что Зорге жив и здоров и живет в Советском Союзе».

Политический журнал
http://flb.ru/info/35131.html
Сергей ЗЕМЛЯНОЙ, кандидат философских наук
10.11.2005