«Меня заставил уйти Шеварднадзе»

Бывший посол СССР в ООН Виктор ИСРАЭЛЯН — о тайных механизмах дипломатии

Сейчас Исраэлян живет в США, в штате Пенсильвания. Более 40 лет провел на дипломатической службе. Лауреат Государственной премии, профессор, награжденный более чем двадцатью государственными орденами и медалями, человек, объездивший весь мир, принимавший участие в самых сложных переговорах, которые вел Советский Союз с другими странами мира, — таков вкратце его послужной список. Близко знакомый с лидерами ведущих мировых держав, он продолжает раздумывать и о судьбе нашей, теперь уже несуществующей страны и о своей такой непростой жизни...

Мы встретились с Виктором Левоновичем в его уютном доме в университетском городке Стейт-Колледж. Истинное хлебосольство, которым отличается и хозяин дома, и его очаровательная жена Алла Александровна, располагало к откровенному разговору.

— Виктор Левонович, как случилось, что вы, карьерный дипломат, живете сейчас здесь, в Пенсильвании?

— Возглавив в свое время Министерство иностранных дел СССР, Эдуард Шеварднадзе недолго думая, без всякого сожаления и без разбора расставался со старой гвардией дипломатов. Наш опыт был ему не нужен.

В 1990 году меня пригласили прочесть курс лекций в Пенсильванском университете. Искренне обрадовался этому предложению. Ведь для меня остаться не у дел было смерти подобно. Правда, я много тогда писал, выходили мои книги, статьи. Но все же явно не хватало живого общения с людьми. Да к тому же преподавательская работа всегда была одной из важных составляющих моей жизни. Вот так и оказался я в Америке. А потом случился август 1991-го... К этому времени я уже «заработал» свой первый инсульт. За ним последовали еще три. Выбирать не приходилось — врачи категорически предупредили, что длительный перелет на родину может стоить мне жизни. Однако не устаю повторять — и я, и моя супруга Алла Александровна безумно скучаем по родине, думаем о России, внимательно следим за событиями, которые происходят в нашей стране.

— А откуда вы родом и как попали на дипломатическую службу?

— Для меня, человека, прожившего очень большую жизнь (мне ведь уже 82), этот вопрос имеет особое значение. Нет-нет, я все-таки думаю, что сумею ответить на него совсем не по-стариковски. Я родился в прекрасном городе Тбилиси, но раннее детство провел в Германии. Жил и учился там в пансионате. Так что мое знание немецкого языка вовсе не случайно. Вообще, способность к изучению иностранных языков заложили в меня, несомненно, мои родители.

Мой отец — Левон Герасимович — был личностью неординарной. До сих пор в Грузии, в Тбилиси, остались люди, которые вспоминают его с благодарностью. Своей профессией еще в юности он избрал, может быть, самую благородную — лечить детей. «Педиатр от Бога» — говорили о нем.

Мне было года три, когда родители уехали в Германию. «За образованием», — объясняли они. Мама, хотя и была домохозяйкой, знала в совершенстве три языка.

Закончив обучение и получив профессию врача, отец с семьей вернулся в Тбилиси. Вопрос — возвращаться или оставаться в эмиграции — перед ними никогда не стоял. Школу я окончил в Тбилиси и так же, как отец, решил стать врачом. Поступил в Московский медицинский. Окончил его в июне 1941-го с отличием. И сразу же, в том же июне, вместе со своими сверстниками, уже дипломированным врачом, ушел на фронт.

Потом была война. Могу сказать откровенно — лишь однажды мой отец, используя свое имя и авторитет, «устроил меня по блату». Он похлопотал, чтобы я служил в Кавказском военном округе. А бои там шли ох какие тяжелые! На горных дорогах, в ущельях били наши бойцы врагов. Войну я закончил в 1943-м. Заработанный на фронте туберкулез явился причиной моей досрочной демобилизации из армии.

— И как складывалась дальше ваша судьба?

— Вернулся в Москву. Однажды, узнав, что идет набор в Дипломатическую академию, решил пойти туда учиться. Приняли. Успешно закончил учебу. И уже в 1946 году (а именно с этого времени исчисляется мой дипломатический стаж) меня направили сотрудником центрального аппарата МИД СССР.

МИД времен Громыко

Барбара и Джорж Буш-старший много общались с Виктором Исраэляном и его супругой Аллой

— 1946-й... Значит, вы были лично знакомы и с Литвиновым, и с Молотовым, и с Вышинским, и с Громыко — мэтрами нашей внешней политики. Кто из них произвел на вас самое сильное впечатление?

— Каждый — по-своему. Если Максим Максимович Литвинов для нас, молодых дипломатов, был просто легендарной личностью, Вячеслав Михайлович Молотов — непререкаемым «нет», а Андрей Януарьевич Вышинский — не то чтобы авторитетом, а эдакой «страшилкой», то с Андреем Андреевичем Громыко у меня сложились достаточно близкие взаимоотношения. Считаю его очень сильным дипломатом. И МИД времен Громыко был авторитетнейшей организацией, с которой считались.

— А вот Хрущев, без поддержки которого Громыко в 1957 году вряд ли бы стал министром иностранных дел СССР, считал его абсолютно бесцветной личностью, лизоблюдом до мозга костей. Помнится, в одной из своих статей, изданной в Америке, вы сами напомнили читателям, как Никита Сергеевич однажды (цитирую вашу статью) «позволил себе бестактное неприличное высказывание о своем министре иностранных дел: «Заставь Громыко снять в морозный день штаны и сесть... на лед, он и это сделает». Ваша статья называлась «Бесперспективный дипломат».

— Хорошо, что вы вспомнили эту статью. Кстати, я имел очень серьезный разговор с редакцией той самой газеты. Думаю, что ее журналисты поступили некрасиво. Ведь я писал статью к 90-летию Громыко. Пытался в ней объективно рассказать о человеке, с которым проработал долгие годы. Вынеся в заголовок слова «Бесперспективный дипломат», редакционные работники не удосужились их закавычить. Получалось, что именно такую оценку Громыко даю я, Виктор Исраэлян. На самом деле эти слова принадлежат Максиму Максимовичу Литвинову. Да, он однажды назвал Громыко посредственностью. Как знать, может, такая оценка будущего министра иностранных дел СССР была вызвана личной обидой? Ведь в 1943 году Громыко стал послом СССР в США, сменив на этом посту Литвинова. Правда, позже Максим Максимович называл это назначение «хитростью» Сталина.

— Но теперь, по прошествии стольких лет, какую бы характеристику Андрею Громыко вы дали?

— Скажу честно: он не любил конфликтов и не был мастером находить выходы из спорных ситуаций. Думаю, не случайно во время Карибского кризиса 1962 года Кремль поручил вести сложные переговоры с американцами не Громыко, а Кузнецову. То же самое произошло в 1968 году во время кризиса в Чехословакии. А в 1973-м, когда началась ближневосточная война, я сам стал свидетелем того, как Громыко уклонился от поездки в Каир, уступив эту незавидную миссию Косыгину. Он был искренним, убежденным коммунистом, отстаивавшим самые ортодоксальные взгляды и упрямо цепляющимся за явно устаревшие формулы.

Вместе с другими советскими руководителями он, несомненно, несет ответственность и за вторжение в Чехословакию, Афганистан, и за другие имперские акции нашей страны. Все это так. Но надо помнить, что он искренне верил в избранное им порочное мировоззрение. И не был хамелеоном, как, например, бывший член Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе.

— А ведь вы с господином Шеварднадзе — земляки, тбилисцы. Как же так произошло, что теперь вы столь категоричны в его оценке?

— Пожалуй, для меня это самый трудный вопрос. Мне горько осознавать, что человек, возглавлявший в свое время чекистские органы — Министерство внутренних дел Грузии, ныне рядится в тогу борца за человеческие свободы и капиталистические порядки. Громыко был более порядочным. Именно таким он мне и запомнился.

— Вы говорили, что уже давно работаете над книгой под условным названием «Дипломаты без мундира». Наверное, в ней будут воспоминания и о Литвинове, и о Молотове, и о Громыко?.. А портреты министров иностранных дел постсоветской России — Козырева, Иванова — создадите?

— Не знаю. Пожалуй, нет. Хотя с этими людьми я очень хорошо знаком. Андрей Козырев пришел работать ко мне в отдел МИДа то ли в 1973-м, то ли в 1974 году. Молодой, красивый, не без способностей... Его назначение на пост министра меня в общем-то не удивило. В новой России тогда, в начале 90-х, были востребованы люди, для которых публичная политика была важнее кропотливой, часто остающейся за кадром работы дипломата.

Игоря Иванова запомнил как очень добросовестного и ответственного человека. Рад, что он добился цели, к которой стремился. И сделал это собственным трудом и собственным горбом. Хотя не могу не отметить, что, на мой взгляд, своей концепции российской внешней политики у него пока нет. Есть концепция Путина. И он добросовестно претворяет ее в жизнь.

— Виктор Левонович, а разве в России были министры иностранных дел, способные и имеющие «право себе позволить» принимать самостоятельные решения?

— Занятный вопрос. Перебираю наших руководителей внешнеполитического департамента начиная с 1917 года, и на ум приходит лишь одно имя — Лев Троцкий, который расходился с Лениным по внешнеполитическим вопросам. Даже такая незаурядная личность, как Литвинов, оказалась все-таки «продуктом своего времени».

— Вы хорошо знакомы с Евгением Максимовичем Примаковым?

— Да, конечно. Мы с ним вместе росли. Нас связывали долгие годы не просто знакомства, но и дружбы. Это очень умный, талантливый человек. Вот он может отстаивать свою точку зрения. Я отношусь к нему с большой теплотой. Единственное, чего не мог понять и чего не понимаю до сих пор, — почему Примаков так не любит Америку?..


...А Буш все знал заранее

— Виктор Левонович, говорят, что именно вы были одним из первых людей в СССР, кто еще в 1984 году знал, что новым «хозяином» нашей страны станет Михаил Сергеевич Горбачев.

— Насчет «первого» утверждать не берусь. Но историю эту расскажу. Об официальных контактах Горбачева с Бушем-старшим знают все. А вот то, что их первая встреча намечалась еще на весну 1984-го, известно немногим.

Я в ту пору работал представителем Советского Союза на Женевской конференции по разоружению. Моим американским коллегой по конференции был посол Льюис Филдс, о котором говорили, что он — протеже вице-президента Буша. Да и сам он при случае с удовольствием подчеркивал это.

Так вот, в марте 1984 года Филдс отправился в Вашингтон для консультаций. Вернувшись, он сказал, что в апреле в Женеву прибывает вице-президент Буш. (Кстати, с Бушем я был достаточно хорошо знаком с начала семидесятых годов. Он работал тогда постоянным представителем США при ООН, я же занимал пост первого заместителя представителя СССР в Организации Объединенных Наций. До сих пор мы переписываемся с Бушем-старшим).

После сообщения о приезде Буша в Женеву Филдс попросил меня о встрече. Я пригласил его в резиденцию нашей делегации, но он предложил встретиться «на нейтральной почве», в одном из загородных ресторанов. О предстоящем выступлении Буша, который должен был представить проект конвенции о запрещении химического оружия, Филдс говорил в самых общих чертах. После обеда он неожиданно предложил: «Давай пройдемся по парку. Мне есть что тебе сказать. Боюсь, разговор, который нам предстоит, нельзя доверять даже стенам ресторана».

Когда мы вышли, посол продолжал: «В Вашингтоне хотели бы установить серьезный деловой контакт с кремлевским руководством. Вице-президент Буш готов встретиться в Женеве с одним из новых советских лидеров. Только эта встреча должна носить строго конфиденциальный характер».

— Виктор Левонович, американцы имели в виду конкретного человека?

— Да, господин Филдс однозначно ответил, что вице-президент Буш хотел бы встретиться с Михаилом Горбачевым как наиболее вероятным будущим лидером Советского Союза.

По правде сказать, я удивился — почему американцы заинтересовались кандидатурой Горбачева, который в то время занимался в основном вопросами сельского хозяйства, и почему такое важное предложение делалось не по обычным дипломатическим каналам — через посла Добрынина в Вашингтоне или посла Гартмана в Москве?

— Вы задали господину Филдсу эти вопросы?

— Да, конечно. Но вразумительного ответа не получил. «Я выполнил лишь порученное мне», — сказал Филдс.

Не скрою — этим разговором я был крайне озадачен. Внешне ситуация выглядела простой. Мне ведь нужно было только передать в Москву изложенную Филдсом американскую идею, и дело с концом. Но, когда я представил возможную реакцию на мою шифровку в центр, у меня возникли колебания. Ведь тогда только что скончался Юрий Андропов. У руля Советского государства оказался Константин Черненко. Мой доклад в Москву о планах проведения встречи с «будущим советским лидером» оказался бы по меньшей мере несвоевременным. Опасался я и того, что американская идея может быть воспринята в Москве как провокация, направленная на раскол в советском руководстве, что осложнило бы и так крайне натянутые отношения между нашими двумя странами. Вот почему я решил повременить с официальным докладом в Москву, ожидая дальнейшего развития событий. Кстати, Филдс больше никогда не возвращался к теме встреч вице-президента США с Горбачевым.

Когда же в апреле 1984 года в Женеву прибыл Джордж Буш, мне накануне его выступления на конференции по разоружению (а именно 17 апреля) позвонил принц Садруддин Ага Хан и сказал, что со мной хотел бы встретиться «наш общий друг». Ага Хан был видным международным деятелем, в течение многих лет выполнявшим различные ответственные и деликатные дипломатические поручения. Он был близок к Бушу. Кстати, вице-президент США во время своих визитов в Швейцарию останавливался именно в женевской резиденции Ага Хана.

Беседу мы начали втроем. Буш кратко коснулся главной цели своего визита в Женеву — внести проект конвенции о запрещении химического оружия. Затем он вспомнил наше совместное сотрудничество в ООН, общих знакомых. Когда мы перешли к другим вопросам, принц покинул нас и мы остались вдвоем.

Джордж Буш сразу же перевел разговор на возможность проведения неофициальной советско-американской встречи.

— Теперь уже из уст вице-президента США вы услышали, что после Черненко (а ведь он еще был жив) на «советский престол» вступит Михаил Горбачев?

— Пожалуй, да. Не могу забыть, как Джорж Буш сказал: «Вашим следующим лидером будет Горбачев». Он еще раз повторил это, и в его голосе звучала уверенность.

— А как отнесся к этому сообщению ваш патрон — министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко?

— Громыко внимательно выслушал меня, не задав ни единого вопроса. Потом наступило тягостное молчание. Андрей Андреевич смотрел куда-то в сторону... Затем он спросил: «Ну как там у вас дела на конференции по разоружению?» Я понял, что разговор на тему о конфиденциальной встрече закончен.

Предпринимали ли американцы зондаж о ее возможности и по другим каналам, обсуждался ли такой вариант кремлевским руководством, мне, к сожалению, неизвестно.

Как неизвестно и то, оказало ли американское предложение о встрече с «будущим лидером Советского Союза» какое-либо влияние на позицию самого Громыко, который после смерти Черненко первым предложил избрать генеральным секретарем ЦК КПСС Михаила Горбачева. На эти вопросы мог бы ответить только сам Андрей Андреевич. Мне всегда хотелось поговорить с ним на эту тему, да так и не получилось...

МЫ ЖИВЕМ В ХРУПКОМ МИРЕ

— Какой вы видите дипломатию новой России?

— Дипломатия Советского Союза в годы «холодной войны» называлась «мистер НЕТ». Наступило время мировой дипломатии, в том числе и российской, называться «мистер ДА». В слишком хрупком мире мы живем...

Особенно важно конструктивное сотрудничество России с США. Я недавно получил письмо от Джорджа Буша-старшего, в котором он высказывает удовлетворение развитием отношений между двумя странами. По его мнению, у нынешнего президента, его сына, установились прекрасные отношения с В. Путиным. «Мне президент Путин понравился, — отмечает в своем письме Дж. Буш. — Я имел с ним встречу с глазу на глаз в Техасе» (визит В. В. Путина в США осенью прошлого года).

Зная отношения отца с сыном, могу заверить, что это обстоятельство будет положительно сказываться на российско-американских отношениях.

Беседовала Инна МУРАВЬЕВА, штат Пенсильвания (США) — Москва

Век
http://flb.ru/info/9658.html

12.07.2002